Отомщенный любовник - Дж. Уорд

– Не нужно. – Она нахмурилась, посмотрев на него. – Почему ты всегда холодный? Побочные эффекты дофамина?

Он кивнул:

– Скорее всего, именно благодаря ним мне нужна трость. Я не чувствую конечностей.

Она не слышала, чтобы большинство вампиров так реагировали на лекарство, но, опять же, индивидуальных реакций было бесчисленное множество. Кроме того, вампирский эквивалент Паркинсона – болезнь гадкая.

Ривендж отодвинул тарелку, и они вдвоем довольно долго сидели в тишине. При свете свечей Рив каким-то образом казался бледным, его обычная энергия – иссякшей, настроение – очень мрачным.

– Ты тоже сам не свой, – сказала она. – Не то, чтобы я тебя очень хорошо знала, но ты кажешься…

– Каким?

– Таким, какой я себя чувствую. В ходячей коме.

– Вот уж точно, – усмехнулся он.

– Хочешь поговорить об этом…

– Хочешь чего-нибудь поесть…

Они засмеялись и замолчали.

Ривендж покачал головой:

– Слушай, позволь угостить тебя десертом. Это меньшее, что я могу сделать. И это не романтический ужин. Свечи потушены.

– Вообще-то, знаешь, что?

– Ты солгала о том, что поела, прежде чем прийти сюда, и теперь проголодалась?

Она снова засмеялась:

– Точно.

Когда его аметистовые глаза посмотрели в ее, воздух между ними изменился, и у Элены возникло чувство, что Ривендж видит ее насквозь. Особенно когда он произнес загадочным голосом:

– Позволишь мне тебя накормить?

Загипнотизированная, плененная, она прошептала:

– Да. Пожалуйста.

– Как раз тот ответ, на который я надеялся. – Улыбаясь, он сверкнул длинными белыми клыками.

Какова будет его кровь на вкус, вдруг задумалась она.

Ривендж издал глубокий горловой рык, будто бы в точности знал, о чем она думала. Но он не стал заходить дальше, встал в полный рост и скрылся на кухне.

К тому моменту, как он вернулся с ее тарелкой, Элена смогла немного собраться, но, когда он поставил перед ней еду, слабый запах специй, витавший вокруг нее, был таким восхитительным – и не имел ничего общего с тем, что он приготовил.

Намериваясь держать себя в руках, Элена положила салфетку на колени и попробовала ростбиф.

– Бог ты мой, это невероятно.

– Спасибо, – сев, сказал Рив. – Так доджен в нашем доме всегда готовил. Ставишь печь на четыре семьдесят пять и кладешь в нее ростбиф, закрываешь на полчаса, затем все выключаешь и даешь ему настояться. Нельзя открывать дверцу, чтобы проверить. Таково правило, и нужно довериться процессу. Через два часа?

– Рай.

– Рай.

Элена засмеялась, когда они одновременно произнесли одно и то же слово.

– Что ж, он на самом деле хорош. Тает во рту.

– В интересах полного разоблачения, на случай, если ты считаешь меня шеф-поваром, это единственное, что я умею готовить.

– Ну, одно блюдо ты делаешь идеально, и это больше, чем некоторые люди могут сказать о себе.

Он улыбнулся и посмотрел на таблетки:

– Если приму одну из них сейчас, ты уйдешь сразу после ужина?

– Если я скажу «нет», ты объяснишь, почему такой молчаливый?

– Жесткий дипломат.

– Просто устанавливаю взаимозависимое положение. Я расскажу, что меня тяготит.

Темнота затенила его лицо, напрягая челюсть и сводя вместе брови.

– Я не могу говорить об этом.

– Конечно, можешь.

Его взгляд, теперь суровый, метнулся к ней:

– Как и ты можешь говорить о своем отце?

Элена опустила глаза на тарелку и уделила особое внимание разрезанию мяса.

– Прости, – сказал Рив – Я… Проклятье.

– Нет, все нормально. – Даже если это было не так. – Иногда я слишком сильно давлю. Сказывается работа в клинике. Не так классно, когда дело касается личного.

Вновь повисла тишина, и Элена начала есть быстрее, думая, что уйдет, как только закончит.

– Я делаю кое-что, чем отнюдь не горжусь, – вдруг произнес он.

Она подняла взгляд. На его лице отражалось отвращение, злость и ненависть, эмоции обратили его в кого-то, кого бы она испугалась, будь все несколько иначе. Ни одна из этих эмоций не была направлена на нее. Это было проявлением того, что он чувствовал по отношению к себе. Или кому-то другому.

Элена знала, что не стоит давить. Особенно, учитывая его настроение.

Поэтому она удивилась, когда он сказал:

– И это как образ жизни.

Бизнес или личное, подумала она.

Он поднял глаза:

– Здесь замешана определенная женщина.

Точно. Женщина.

Ладно, у нее не было никакого права чувствовать себя так, будто грудь сжали холодные тиски. Ее не касается, что у него уже кто-то есть. Или что он был игроком, устраивавшим этот ужин с ростбифом, свечами и соблазнением специально для, Бог знает, скольких разных женщин.

Элена прочистила горло и положила нож и вилку. Вытерев рот салфеткой, она сказала:

– Ничего себе. Знаешь, никогда не думала спрашивать, есть ли у тебя супруга. На твоей спине нет имени…

– Она не моя шеллан. И я ни капли ее не люблю. Это сложно.

– У вас есть ребенок?

– Нет, слава Богу.

– Но это отношения? – нахмурилась Элена.

– Думаю, их можно так назвать.

Чувствуя себя полнейшей беснующейся идиоткой из-за того, что так взъелась, Элена положила салфетку на стол рядом с тарелкой и одарила Рива очень профессиональной улыбкой, вставая на ноги и поднимая пальто.

– Мне пора. Спасибо за ужин.

Рив выругался.

– Мне не стоило ничего говорить…

– Если твоей целью было затащить меня в постель, то ты прав. Плохой шаг. И все же, я рада, что ты был честен…

– Я не пытался затащить тебя в постель.

– О, конечно же, нет, ведь тогда бы ты изменил ей. – Боже, почему она так расстроена этим?

– Нет, – огрызнулся Ривендж в ответ, – потому что я импотент. Поверь, если бы я мог возбудиться, постель была бы первым местом, куда бы я захотел тебя отвести.

Глава 28

– Проводить с тобой время все равно, что наблюдать, как сохнет краска. – Голос Лэсситера эхом отразился от сталактитов, свисающих с высокого потолка Пещеры. – Только вне домашней обстановки, – трагично, учитывая, как выглядит это место. Вы всегда такие унылые? И никогда не слышали о «Поттери Барн»[118]?

Тор потер лицо и обвел взглядом пещеру, веками служившую священным местом встречи Братства. По всей ее задней части за массивным каменным алтарем, рядом с которым он сидел, пролегала черная мраморная стена с именами всех Братьев. Черные свечи на толстых стойках отбрасывали дрожащий свет на резьбу на Древнем Языке.