Ослепление - Элиас Канетти

Кин изменился в лице. Он увидел, как она приближается. Она вырвалась на волю. Ее синяя юбка блестит. Безумная, она подсинила ее и подкрахмалила, подсинила и подкрахмалила. Кин померк и поник. Она ищет его, он ей нужен, ей нужны новые силы для ее юбки. Где полиция? Надо арестовать ее, немедленно, она общественно опасна, она бросила библиотеку на произвол судьбы, полиция, полиция, почему нет полиции, ах, полиция прибудет только в 10.40, какое несчастье, если бы здесь был Фишерле, хотя бы Фишерле, он не боится, он женат на ее сестре-двойняшке, он в этом смыслит, он с ней покончит, он уничтожит ее, синяя юбка, ужасно, ужасно, почему она не умирает, почему не умирает, пусть умрет, сию же минуту, в стеклянных дверях, прежде чем достигнет его, прежде чем начнет его бить, прежде чем откроет рот, десять книг, если она умрет, сто, тысячу, половину библиотеки, всю, что в голове Фишерле, тогда она непременно умрет, навсегда, это много, он клянется, он отдаст всю библиотеку, только пусть она умрет, умрет, умрет, умрет совершенно!

— К сожалению, она умерла, — сообщает «слепой» с искренней скорбью, — и передает сердечный привет.

Около десяти раз заставил Кин повторить ему эту радостную весть. Подробности его не интересовали, он никак не мог насытиться самим фактом, он в сомнении щипал собственные кости и окликал себя по имени. Поняв, что он не ослышался, не замечтался, ничего не спутал, он спросил, точные ли это сведения и откуда господин это узнал. Из благодарности он был вежлив.

— Тереза умерла и передает сердечный привет, — повторил «слепой» недовольно. При виде этого человека мечта его совсем отощала. Источник, сказал он, надежен, но называть его он не имеет права. За пакет он требует 4500 шиллингов. Но он должен потом взять его с собой снова.

Кин поспешил рассчитаться за свою вину деньгами. Он боялся, что этот человек потребует библиотеки, обещанной ему клятвенно. Какое счастье, что сегодня утром Фишерле взял ее целиком к себе! Кин не смог бы исполнить свой обет тут же, Фишерле здесь не было, где было сразу взять книги? На всякий случай он быстро расплатился, чтобы этот вестник счастья исчез. Если Фишерле, чье местонахождение было ему, Кину, неведомо, вдруг почует опасность, он явится, чтобы предостеречь его, и библиотека пропадет. Клятвы клятвами, библиотека превыше любой клятвы.

"Слепой" долго пересчитывал деньги. При таких огромных суммах чаевые не пустяк, он мог бы попросить на чай, но он больше не нищий. Он служащий фирмы с большими оборотами. Своего начальника он любил, потому что тот покончил с пуговицами. Например, если он сейчас получит сто шиллингов на чай, он купит себе сразу несколько баб. Против этого начальник ничего не может иметь. По старой привычке он протянул горсть и сказал, что он не нищий, но просто просит. Кин с опаской взглянул на дверь, ему показалось, что приближается какая-то тень, сунул просившему купюру, случайно это оказалось сто шиллингов, оттолкнул его рукой от себя и взмолился:

— Уходите, скорее, скорее!

У «слепого» не осталось времени пожалеть о собственной нерасторопности, он мог бы потребовать больше, но был слишком поглощен последствиями своей удачи. Громко говоря, он подошел к Фишерле; того исход его выходки интересовал больше, чем ласкательные излияния «слепого», которого прямо-таки распирало от любви и от денег. Карлик немного помедлил, перед тем как взять у него свои деньги, он не стал вырывать их из рук, при такой маленькой сумме и таком большом разочаровании торопиться не стоило. Стопроцентный успех его ошеломил. Он несколько раз внимательно пересчитал деньги, повторяя:

— Вот это характер! Ну и характер у человека! Фишерле, с таким характером надо быть начеку!

Слепой отнес «характер» к себе и вспомнил о сотне, зажатой в левой руке. Он поднес ее к носу карлика, крича:

— Взгляните на мои чаевые, господин начальник, я не попрошайничал! Человек, который дает сто шиллингов на чай, — это хороший человек!

И тут впервые с тех пор, как он возглавил свою новую фирму, Фишерле отдал часть добычи, настолько он был занят характером своего врага.

Тут навязался лоточник, чья очередь была последней, как и вчера. Его несчастное лицо пришлось не по нутру «слепому». Будучи от природы добродушен, «слепой» посоветовал ему потребовать на чай. Это услышал начальник. Как только лоточник, эта змея подколодная, которая думала только о своей выгоде, приблизился к нему, Фишерле невольно очнулся и прикрикнул на него:

— Попробуйте только!

— Где уж мне! — сказал побитый.

Со вчерашнего дня, несмотря на короткий сон, он изрядно выдохся. Силой он ничего не добьется, это он понимал. Он, правда, все еще упрямо и твердо верил, что тот, настоящий пакет спрятан в церкви, но спрятан так ловко, что никто не найдет его. Поэтому он оставил этот путь и избрал другой. Он рад был бы стать таким же маленьким, как Фишерле, чтобы узнать его мысли, а лучше еще меньше, таким маленьким, чтобы самому помещаться в тайных пакетах и продажей их управлять изнутри. "Я уже сошел с ума, — сказал он себе, — ведь меньше, чем карлик, быть невозможно". Но в том, что рост карлика связан с укрытием, где находился пакет, сомнений у него не возникало. Он был слишком смышлен. Когда другие спали, он бодрствовал. Прибавив время сна ко времени бодрствования, можно было определить, насколько он был смышленее, чем другие. Это он знал, он был слишком смышлен, чтобы не знать этого, но он предпочел бы покончить со смышленостью, скажем, на две недели и проспать их, как другие люди, в этих санаториях со всеми современными удобствами, такой человек, как он, вращается в мире и слушает всякие разговоры, другие тоже их слушают, но они всё просыпают, а он ничего не просыпает, потому что он не может спать, вот он и запоминает каждое слово.

За спиной Фишерле «слепой» делает лоточнику знак, он высоко поднимает стошиллинговый билет и повторяет губами цифру рекомендуемых чаевых. Он боится, что лоточник вернется недовольный, боится, потому что хочет обсудить с ним кое-что насчет своих баб. Начальник ничего в этом не понимает, он же урод и карлик. Ассенизатор трусит из-за своей бабы. Другим лучше ничего не говорить о новой службе, все хотят что-то урвать, и глядишь — от всех денег у тебя в руках не останется ни даже одной бабы. Лоточник — единственный. Он не проронит ни слова, если с ним что обсуждаешь, он молчит, с ним разговаривать лучше всего.

Тем временем этот единственный размышляет о своем поручении. Он должен потребовать колоссальную сумму — две тысячи шиллингов. Если компаньон спросит его, не приходил ли уже он вчера, он должен сказать: "Да, конечно, с этим же пакетом! Неужели вы не помните меня?" Если долговязый случайно окажется в дурном настроении, лоточнику следует поскорее ретироваться, без денег, пакет, на худой конец, можно оставить. А то у долговязого есть привычка в два счета вытаскивать свой револьвер и палить. Пакет пускай себе остается там. Книги в нем не такие уж ценные. Фишерле уж рассчитается со своим компаньоном, когда тот снова придет в нормальное состояние и с ним можно будет разговаривать. Таким дьявольским способом Фишерле намеревался избавиться от лоточника. Он представлял себе разъяренного Кина, его возмущение столь бессовестным требованием и повторное появление лоточника с теми же книгами. Он представлял себе, как он, Фишерле, пожмет плечами и, любезно осклабившись, уволит своего служащего. "Он не хочет видеть вас больше. Что я могу поделать? К сожалению, я вынужден вас уволить. Он утверждает, что вы обидели его. Что вы умудрились с ним сделать? Теперь ничего не поможет. Можете быть свободны. Когда я буду делать дела с кем-нибудь другим, я возьму вас снова, этак через годик-другой. Будьте молодцом до тех пор, и я постараюсь что-нибудь сделать для вас. Лоточников я люблю. Он говорит, что вы подлый человек, змея подколодная, которая думает только о своей выгоде. Я знаю, что он имеет в виду. Ступайте".

Все учел Фишерле, недооценил он только воздействия на Кина известия о смерти Терезы. Лоточник застал компаньона растерянным, тот непрестанно улыбался, улыбался даже среди серьезнейших дел, улыбаясь, выложил колоссальную сумму и под конец, не без изящной улыбки, заявил:

— Мне кажется, что мы знакомы.

— Мне тоже! — грубо ответил лоточник. Ему надоело смотреть, как тот улыбается, этот компаньон то ли издевался над ним, то ли рехнулся. Поскольку он орудовал такими крупными суммами, первое казалось все же более вероятным.

— Откуда я мог бы вас знать? — спросил Кин, улыбаясь. Он испытывал потребность поговорить о своем счастье с человеком безобидным, которому он не клялся подарить библиотеку и который не знал его.

— Мы знакомы по церкви, — ответил лоточник, обезоруженный дружественным интересом этого господина. Ему было любопытно, как отреагирует такой богатый человек на упоминание о церкви. Может быть, он вдруг переведет на него все предприятие.