Чародей как еретик - Кристофер Сташефф

Протрубили фанфары, и придворные умолкли. Катарина вздернула голову:

— Чтобы должным образом наградить твою доблесть, храбрый Хобан, мы освобождаем тебя от крепостной повинности, объявляем тебя свободным йоменом и нарекаем Бравым!

В этот раз крики были еще громче и гораздо доброжелательней. Хобан покраснел, как свекла.

— Ваше Величество… я не достоин…

Туан прервал его, подняв руку, и подал жест герольду, который снова протрубил.

Придворные притихли, и король добавил:

— Жалуем тебе десять акров земли, в полное владение тебе и всему твоему потомству! Десять акров в графстве Скиччи, бывших владениях ди Медичи, а ныне в пределах владений лорда Верховного Чародея!

Хобан чуть в обморок не упал, а рокот голосов придворных зашумел, прямо как прибой. Награждать лояльных вассалов наделами из владений бунтовщиков было в порядке вещей, но этот дар возвещал о начале королевского правосудия.

— Господин мой, это же так далеко от нас, за горами, — шепнула Гвен на ухо мужу.

— Знаю, дорогая, — ответил Род. — Но кажется, сейчас не совсем подходящий случай говорить, что я терпеть не могу быть землевладельцем.

Хобана увел прочь со светлы очи короля с королевой слуга; Хобан явно нуждался в такой помощи — он до того растерялся, что не соображал, куда идет. Туан подождал, пока шум придворных не утихнет, а потом еще раз кивнул сэру Марису. Сенешаль махнул рукой стражникам, и те расступились. Рыцари ввели в зал герцога ди Медичи и его сторонников, ступавших с высоко поднятыми головами, пусть и сгибаясь под тяжестью цепей. Их выстроили перед троном. Если бы взгляды могли убивать, Туан и Катарина погибли бы на месте.

Катарина ответила пленникам не менее теплым взглядом, но лицо Туана сохраняло спокойствие. Он поднялся.

Стало очень тихо.

— Вы виновны в государственной измене, — провозгласил король. — Выслушайте же наш приговор: часть владений каждого из вас будет отдана вашим соседям, сохранившим верность Короне. У вас же остается один день и одна ночь, чтобы свести счеты с Господом, прежде чем вы подниметесь на эшафот, и ваши головы будут отрублены от тел.

Взгляды пленников теперь были взглядами людей, смирившихся с судьбой; они рискнули и они проиграли. Придворных вокруг удивило лишь милосердие короля: знатные дворяне или нет, но он мог настоять на том, чтобы их четвертовали.

Поэтому они были почти возмущены, когда из их рядов вперед выступил граф Гибелли.

— Милости! Я прошу милости для моего отца!

— Назад! — яростно прошипел ди Медичи. Туан повернулся к юному вельможе и размеренно кивнул головой.

— Лорд Гибелли, ты верно и преданно служил нам в этой усобице. Говори же, мы слушаем.

Гибелли опустился на колено, а Маршалл и его товарищи вышли вперед и также опустились рядом с ним.

— Он совершил тяжкое преступление, — взмолился Гибелли, — но я молю о великодушии и милосердии! Пощадите наших отцов! Дайте им хотя бы возможность для раскаяния, умоляем вас!

— Дворянин не должен умолять, — проскрежетал ди Медичи.

Туан переглянулся с Катариной, а затем снова посмотрел на Гибелли.

— Пусть будет так, как ты просишь. Эту вашу просьбу мы выполним. Ваши родители удалятся в монастырь, который они еще так недавно поддерживали, или в какой-либо далекий замок, под надежной охраной.

— Вы милосердны, государь, — склонил голову Гибелли. — Ваши преданные слуги будут вечно благодарить вас.

— И ваша преданность будет вознаграждена, — ответил Туан, и все замерли, уже догадываясь, что же сейчас будет сказано. В конце концов, таковы правила игры, ведь молодые лорды встали на сторону Короны.

Туан не обманул ничьих ожиданий.

— Возьмите же каждый владения и титул своего отца. Ты, Гибелли, с этой минуты становишься герцогом ди Медичи; ты, Гвельф, — герцогом Борджиа. Владейте своими урезанными наделами и смотрите, держите их в лучшем порядке, чем ваши родители!

Придворные одобрительно зашумели.

— Это может оказаться опасным, мой господин, — заметила Гвен.

— А может и сработать, — впрочем, голос Рода прозвучал не очень уверенно. — Может быть, они не станут рисковать, чтобы их семейства не потеряли еще больше земель.

Шум стих, потому что вперед выступил ди Медичи. Он заговорил, ворчливо, но заговорил.

— Я благодарю Ваши Величества за заботу о моем роде. И… — тут он уголком глаза взглянул на сына, — я воздаю тебе должное, сын мой, за твое благоразумие.

Юноша понимающе посмотрел на Туана, но Катарина опередила.

— Вы знаете, милорд, нас гораздо больше обрадовало бы, если бы причиной вашей верности послужила преданность, но мы с радостью примем и верность из благоразумия.

— Благодарю вас, Ваши Величества, — Гибелли старался скрыть облегчение, но не очень искусно.

— И потому предлагаю вам моего первенца заложником.

— Ему легко обещать, первенец-то еще не родился, — хмыкнул Род.

— По-моему, Гибелли даже ни с кем не обручен, — согласилась Гвен.

Король медленно покачал головой:

— Ты не совершил никакой измены, милорд герцог, и в заложнике нет нужды.

Гибелли со товарищи удивленно вскинули головы, переглядываясь друг с другом.

Туан нахмурился и покосился на Катарину.

Из рядов придворных с низким поклоном вышел Д'Аугусто.

— Ваше Величество!

— Мы слушаем тебя, Д'Аугусто, — ответил Туан.

— Ваше Величество, нижайше обращаюсь с просьбой!

— Считай, что она уже исполнена, — улыбнулась Катарина, — хотя ты еще ничего не сказал. Но мы исполним любое твое желание в награду за самоотверженную преданность нашему делу.

— И в знак нашей радости по случаю рождения твоего сына! — на лице Туана в первый раз за весь день появилась улыбка.

Весь зал снова зашумел. Даже молодые лорды, кажется, удивились.

— Я даже не знал, что графиня собралась рожать! — заметил Род.

— Схватки начались ранним утром, и малыш родился три часа назад, — улыбнулась Гвен.

— Для чего, спрашивается, я раскидываю повсюду разведсети? — вздохнул Род.

— Воистину, — воскликнула Катарина, и зал мгновенно умолк, — мы сожалеем, что разожженный аббатом мятеж помешал нам почтить твоего наследника посещением, как подобает его положению. Но будь уверен, мы восполним это упущение, как только порядок будет восстановлен.

— Благодарю вас, Ваши Величества, — теплый взгляд, которым Д'Аугусто обменялся с Туаном, был его пропуском в неписанное братство папаш. — Ибо просьба, о которой я просил, касается моего мальчика.

Туан сдвинул брови: это была неожиданность.