Невроз и личностный рост: борьба за самореализацию - Карен Хорни

не осознавая, всеми силами стремится заставить психоаналитика почувствовать себя виноватым за то, что заставил его так страдать. Собственно, все точно так же происходит с ним дома. Тут страдание приобретает еще одну функцию: оно впитывает в себя ярость и заставляет других чувствовать себя виноватыми, а это единственный верный путь с ними поквитаться.

Именно эти факторы он должен «благодарить» за удивительную двойственность его отношения к людям: на поверхности преобладает «наивное» оптимистическое доверие, а в глубине – подозрительность всего и вся и негодование.

Накопившаяся мстительность создает чудовищное внутреннее напряжение. Часто загадка состоит не в том, почему он страдает тем или иным эмоциональным расстройством, а в том, как он умудряется сохранять хоть какое-то душевное равновесие. А может ли он это и как долго, зависит в определенной степени от силы внутреннего напряжения, а отчасти от внешних обстоятельств. Причем последнее важнее для него, с его беспомощностью и зависимостью, чем для других невротических типов. Для него комфортно то окружение, которое не ждет от него большего, чем он может (при своих затруднениях), и допускает ту меру удовлетворения, в которой он (в соответствии со своей структурой личности) нуждается и которую решается сам себе позволить. В случае нетяжелого невроза, он может получать удовлетворение, посвятив жизнь другим или какому-то делу, или забыть о себе, помогая и принося пользу другим, и это позволит ему считать себя нужным, желанным и приятным. Однако даже при самых благополучных внутренних и внешних условиях его жизнь покоится на шаткой основе. Любая перемена во внешней ситуации представляет угрозу. Люди, о которых он заботится, могут умереть или просто перестать в нем нуждаться. Дело, которому он отдавал много, может развалиться или утратить для него свое значение. Такие житейские потери, которые здоровый человек в состоянии перенести, его могут сломать, довести до края, когда на передний план выходят и все заслоняют собой его тревога и чувство, что все напрасно. Другая опасность угрожает ему в основном изнутри. Слишком многие факторы в его безотчетной враждебности к себе и другим способны породить большее внутреннее напряжение, чем он может вынести. Другими словами, шансы, что его чувство обиды возьмет верх, слишком высоки, чтобы какая угодно ситуация была для него безопасной.

С другой стороны, господствующие жизненные условия могут не содержать даже и тех частично благоприятных элементов, о которых мы говорили выше. Если внутреннее напряжение велико, а внешние условия неблагоприятны, он может стать не только глубоко несчастным, но и утратить свое хрупкое внутреннее равновесие. Неважно, каковы симптомы этого состояния – паника, бессонница, анорексия, – оно наступает. Его отличительная черта – враждебность, прорвавшая плотину и затопившая все. Все накопленные горькие обвинения против других тогда вырываются наружу; требования становятся откровенно мстительными и безрассудными; ненависть к себе становится сознательной и доходит до ужасающих размеров. Это состояние ничем не смягченного отчаяния. Возможна сильная паника и возрастает опасность суицида. Это уже совсем другая картина, и следа не осталось от слишком мягкого человека, который очень хочет всем делать приятное. Однако начальная и конечная стадии являются неотъемлемыми частями одного вида невротического развития. Было бы ошибкой думать, что количество деструктивности, проявляющееся на конечной стадии, раньше просто все время сдерживалось. Конечно, под маской уступчивости копилось много больше напряжения, чем было заметно. Но только значительное увеличение фрустрации и напряжения привело к конечной стадии.

Поскольку некоторые другие аспекты решения о смирении будут обсуждаться в контексте болезненной зависимости, я бы хотела подвести итог общему очерку данной структуры характера некоторыми замечаниями о проблеме невротического страдания. Любой невроз причиняет реальное страдание, большее, чем обычно это осознает сам больной. Смиренный тип страдает от оков, не дающих ходу его захватническим тенденциям, от издевательств над самим собой, от двойственного отношения к другим. Все это – просто страдание, оно не служит никакой цели, его не «примеряют» на себя, чтобы произвести впечатление на окружающих. Но, помимо того, страдание выполняет определенные функции. Я предлагаю называть страдание, возникающее в результате этого процесса, невротическим, или функциональным, страданием. Я уже говорила о некоторых из его функций. Страдание становится основой требований. Оно – не только мольба о внимании, любви, заботе и сочувствии, но дает право на все это. Оно служит поддержкой невротического решения и, следовательно, выполняет интегрирующую функцию. Страдание – это еще и особый путь мщения. На самом деле нередки случаи, когда психическое заболевание одного из супругов используется как смертельное оружие против другого или против детей, порождая в них чувство вины за независимые поступки.

Как же смиренный тип улаживает с самим собой то, что причиняет столько несчастья окружающим, – он, который так панически боится задеть чьи-то чувства? Смутно осознавая, что он – обуза для окружающих, он не признает этого прямо, поскольку его собственное страдание оправдывает его. Проще говоря, его страдание обвиняет других и извиняет его. Да собственно, оно извиняет все: его требования, раздражительность, то, что он угнетающе действует на окружающих. Страдание не только смягчает его самообвинения[59], но и спасает его от возможных упреков окружающих. И снова его потребность в прощении превращается в требование. Его страдание дает ему право на то, чтобы его «поняли». А все его критики, они – бесчувственные. Совсем неважно, что он делает, он в любом случае должен вызывать сочувствие и желание помочь.

Страдание – незаменимый способ почувствовать себя безгрешным. Оно обеспечивает смиренному алиби как в том, что он на самом деле многого не сделал в своей жизни, так и в том, что не достиг своих честолюбивых целей. Хотя, как мы видели, он в крайней тревоге убегает от собственного честолюбия и торжества, потребность в успехе и торжестве живет в нем по-прежнему. И страдание позволяет ему сохранить лицо, выработав установку, сознательную или бессознательную, что он достиг бы самых высоких вершин, не срази его загадочная напасть.

И вдобавок невротическое страдание может включать заигрывание с идеей «погибнуть» или бессознательное намерение поступить подобным образом. В период стресса притягательность этого возрастает, причем иногда сознательно. Но чаще в такие периоды до сознания доходит только страх, возникающий в ответ: например, страх психического или физического заболевания, или моральной деградации, или страх стать непродуктивным, или слишком старым для чего-либо. Эти страхи показывают, что более здоровая часть личности хочет жить полной жизнью и откликается на тревожные предчувствия другой части личности, которая так и норовит «рассыпаться». Эта тенденция также может действовать бессознательно. Человек может даже не понимать, что его общее состояние ухудшилось, например, что он меньше способен делать что-либо, больше боится людей,