Скрытый Тибет. История независимости и оккупации - Сергей Кузьмин

Другой тип митинга — дукчу («слезы скорби»).{1094} Чтобы найти причину невзгод «крепостничества», требовали открыто «показать свои старые раны» — то есть рыдать и жаловаться, описывать все случаи «подавления при злой системе крепостничества».

Особенно важно это было при посещениях зарубежных корреспондентов — например, из газет «Правда», «Юманите», «Дейли Уоркер» и т.п. Власти заранее планировали такие визиты, тщательно готовили политические спектакли, иностранцев сопровождали китайские кадры, под их присмотром тибетцы давали нужные интервью. Разумеется, в этих случаях на тамцингах никого не пытали и не убивали. Результаты были предсказуемые. К сожалению, по этим «свидетельствам» до сих пор судят о Тибете.{1095}

Хороший пример такой мистификации — поездка в 1959 г. группы иностранных журналистов в Тибет. Бывшие заключенные вспоминали, как однажды им сообщили о грядущем визите в Лхасу иностранцев.{1096} Китайцы в монастыре поставили назад религиозные предметы, зажгли масляные лампы. Заключенным дали хорошую пищу, иностранцы фотографировались с ними. Другой очевидец сообщал, как во время посещения монастырей чешскими, советскими и британскими визитерами монахам разрешили проводить религиозные собрания. Обычно же их вместо этого заставляли собирать навоз, носить землю и кирпичи, сажать деревья, работать на полях.

Был там и советский корреспондент. Он взял много интервью у тибетцев. Все горячо одобряли политику КПК. В Джокханге показали выставку «кошмаров феодализма». Разумеется, там были орудия пыток и изделия из человеческих костей. Например, черепа с серебряными носами и искусственными глазами.{1097} Сегодняшние пропагандисты о них помалкивают. Еще бы: такие штуки делают как сувениры. Их можно свободно купить как в Тибете, так и в других странах. Никому в голову не приходит обвинять кого-то в убийствах. Нет сейчас и других рассказов: будто бы раньше судьи определяли виновного бросанием игральных костей.

Описал наш корреспондент и тамцинг с тремя главными ламами Дрепунга.{1098} Вначале младшие монахи сыграли пьеску про своего «жестокого правителя». Затем его самого с двумя другими вывели во двор и заставили стоять, согнувшись в поясе. Одного из них обзывали «цампой перед статуей Будды». Иностранцам пояснили, что по праздникам перед статуей выставляли шар из цампы, которая сверху была покрашена, а внутри гнилая. Значит, делали гнилое подношение. Затем за стол уселись обличители из монахов и стали говорить, что мятежники, мучители подданных в монастыре и за его пределами, приказывали в здешней тюрьме убивать крепостных, чтобы получать черепа для религии, жирели, когда остальные голодали, занимались торговлей и обманом, грешили… Наконец, тамцинг окончен: приезжим пора обедать. Конвой уводит лам в автобус. А у нашего корреспондента, бредущего «по тесным, как склепы, улицам… перед глазами все еще стоят картины сегодняшнего дня: штабеля золотых слитков, смрад и копоть в молельных залах, маленькие ламы, поющие песню китайских пионеров».

Для иностранцев организовали тамцинг и над бывшим губернатором Цевангом Дордже Лхалу в его поместье. Наш корреспондент описал и это.{1099} Во дворе сидят сотни людей и все время кричат, потрясая кулаками. Рядом — стол, покрытый пластиковой скатертью. За столом сидит комитет «саньфань» — проводит «три анти». Лхалу стоит, согнувшись в поясе. Признает, что был одним из руководителей восстания 1959 г. Встает парень, обвиняет его в отравлении своего дяди — Геда-ламы в Чамдо. В деталях описывает, как Лхалу травил Геда-ламу. Неужто сам видел? Встает крепостной, показывает на тюрьму в поместье. Оказывается, он там сидел за неуплату штрафа. Зрителей ведут в нее. Они видят стену с костылями. Оказывается, к ним привязывали жертвы и пытали насмерть. Рядом коробка — для скорпионов. Подвал — для голодных крыс, через сутки от человека оставался один скелет. Кости жертв налицо — разбросаны тут же по полу. Зрители выходят. Спектакль продолжается. Вскакивает парень, подходит старушка. Они рыдают: крепостник разлучал семьи, пытал людей. Зрителей ведут в особняк. Там выставлено имущество: вина, мебель, посуда, золото, жемчуг, кораллы, сахар, рис, мука, масло и — о, ужас! — пистолет из ФРГ. «Оказывается, не только немецкое пиво, но и немецкое оружие приходило сюда из вотчины канцлера Аденауэра». Зрителей ведут обратно во двор. Выносят сундук и зачитывают долговые расписки под аккомпанемент причитаний. Расписки торжественно сжигают. «Гул ликования вырывается из сотен грудей: долой проклятое рабство и крепостничество!» Земля отдана бригадам взаимопомощи.

Добавлю в виде эпилога: Лхалу посадили в тюрьму Драпчи. В 1965 г. освободили, он стал крестьянином. В 1983 г. реабилитировали, сделали зампредседателя Тибетского комитета НПКСК. Реабилитация ответила на вопросы об отравлении, костылях в стене, скорпионах, крысах и костях.

Свои впечатления описали и другие журналисты, например американка А.-Л. Стронг. Впоследствии ее книги издавались в КНР, саму ее приняли в хунвэйбины. Она тоже была в восторге от демократической реформы, взяла многочисленные интервью, видела тамцинги, выставки и т.д.{1100} Интересно сопоставить описания одного и того же у нее и Домогацких. Они воспевают политику КПК по-разному — для разных аудиторий. Например, Стронг отмечала бездоказательность обвинений лам в убийствах, избиениях, сексуальных домогательствах и т.п.

В 1963 г. был поставлен эпический китайский фильм «Крепостной» с множеством фактических ошибок. Его долго крутили в Лхасе. Фильм должен был вызвать ненависть народа к «эксплуататорам». Во время просмотра полагалось плакать во избежание обвинений в симпатии к феодалам. Чтобы появились слезы, некоторые мазали кожу у глаз тигровым бальзамом.{1101}

Панчен-лама X писал: «В мае 1959 г. наш Великий Вождь, Председатель Мао и Вы, Премьер, указали… чтобы в аспекте религии ЦК Партии не только продолжал давать массам, и монашеским и мирским, свободу религиозной веры, но также защищал законопослушные монастыри и верующих и что мы можем вести религиозную деятельность, включая “учение, дискутирование и писание”, как раньше».{1102} А на деле получилось вот что.

До реформы в Большом Тибете духовенство составляло, по-видимому, не менее 10% населения. По словам Нгапо, к 1959 г. в Тибете было 2467 монастырей и более 110 тыс. монахов и монахинь.{1103} По китайским данным, число действующих монастырей в Тибете снизилось с 2711 в 1958 г. до 370 в 1960 г.{1104} Здесь имеется в виду будущий ТАР: в Большом Тибете было 6259 монастырей и других религиозных центров.{1105} По китайским источникам, до 1958 г. в Цинхае было 722 тибетских монастыря с 57647 монахами, 2500 монахинями и 1240 тулку.{1106} После демократической реформы там остались нетронутыми лишь 11 монастырей. По тем же данным, в 1958 г. в Ганьсу было 369 монастырей. Незакрытыми остались лишь восемь, из 16900 монахов осталось 571. В Сычуани было 922 монастыря, в Юньнани — 24. Если сложить цифры по всем тибетским регионам, получится 4748. Возможно, разница в цифрах связана с тем, как считать небольшие храмы — отдельно или вместе с монастырями.

По словам А.-Л. Стронг, 2136 монастырей У-Цанга (то есть почти все) поддержали восстание.{1107} Потому на духовенство и обрушились главные репрессии. В результате в У-Цанге его численность снизилась с 114100 чел. в 1958 г. до 18104 чел. в 1960 г. Число монахов резко сократили даже в главных монастырях. Например, в Дрепунге из 8–10 тыс. монахов осталось 700, в Кумбуме из 1200–400. В Ташилунпо число монахов уменьшилось вдвое — до 1980 чел., хотя Панчен-лама поддерживал китайские власти.{1108} Некоторые монастыри превратили в тюрьмы, казармы, склады, хлева и т.д.{1109}

Панчен-лама писал китайским руководителям:{1110} «До демократической реформы было более 2500 крупных, средних и мелких монастырей в Тибете. После демократической реформы правительство оставило существовать только 70 монастырей или около того. Это уменьшение более чем на 97%. Поскольку в большинстве монастырей люди больше не жили, не стало никого, кто бы присматривал за дацанами и другими религиозными постройками и кельями монахов. Имели место великое разрушение и порча людьми и другим образом, сохранность уменьшилась, наступил упадок или полное разрушение. Во всем Тибете в прошлом было около 110 тыс. монахов и монахинь. Из них примерно 10 тыс. бежали за границу, осталось около 100 тыс. После завершения демократической реформы число монахов и монахинь в монастырях было около 7 тыс. чел., что представляет снижение на 93%. Что касается качества монахов и монахинь, живущих в монастырях, за исключением таковых в монастыре Ташилунпо, которое несколько лучше, — качество монахов и монахинь в оставшихся монастырях очень низкое. <…> Монастыри уже потеряли свою функцию и значение как религиозные организации».