1812 год. Пожар Москвы - Владимир Земцов

Кастеллан и Бейль попытались объяснить великолепие московских усадеб бесчеловечностью порядков, царящих в России. «Москва, наверное, наиболее прекрасный город из всех городов мира. — Заметил 21 сентября Кастеллан. — В немалой степени она такова из-за великолепия дворцов русских сеньоров; что объясняется (наличие великолепных дворцов. — В.З.) легкостью строить на средства их рабов, за счет их насущной пищи. То же касается меблировки: то что обошлось бы в 2 млн во Франции, [здесь] стоит менее 500 франков»[966]. «Вам известно, — писал Бейль 16 октября графине Пьер Дарю, — что в Москве было четыреста или пятьсот дворцов, убранных с очаровательной роскошью, неведомой в Париже, и которую можно видеть только в счастливой Италии. Объясняется это очень просто. Правительство было деспотическим; здесь жили восемьсот или тысяча человек с годовым доходом от пятисот тысяч до полутора миллионов ливров. Что делать с такими деньгами? Ехать ко двору? Там какой-нибудь гвардейский сержант, любимец императора мог унизить их и, более того, сослать в Сибирь… Этим несчастным оставалось только доставлять себе наслаждение…»[967].

Французская армия возле Москвы. 20 сентября 1812 г. Худ. А. Адам

Стихийные расправы над теми русскими, которых французские солдаты застали за поджиганием московских зданий, начались, вероятно, уже 15 сентября. «Мы расстреливаем всех тех, кого мы застали за разведением огня. Они все выставлены по площадям с надписями, обозначающими их преступления. Среди этих несчастных есть русские офицеры; я не могу передать большие детали, которые ужасны», — писал отцу капитан императорской гвардии К.Ж.И. Ван Бёкоп[968]. По крайней мере, две площади в Москве французские солдаты так и назвали — “площадь повешенных”.

Одним из тех, кто длительное время не знал о происходящих на улицах Москвы массовых экзекуциях над подлинными и мнимыми «поджигателями», был Фантэн дез Одоард, располагавшийся еще с 15 сентября со своей ротой в московском Кремле. 24 сентября он записал в журнале, что сам арестовал пытавшегося «проскользнуть» в Кремль русского злоумышленника, «…я нашел в его карманах вещественные доказательства: фитили, фосфор и огниво». Этот человек не был сразу убит, но заключен под стражу. Фантэн дез Одоард записал: «Эти “порядочные” люди должны быть судимы как поджигатели, и скоро наша военная юстиция уплатит им причитающийся долг за их верность начальнику Ростопчину»[969].

Действительно, как мы уже знаем, Наполеон организовал такой «процесс» над «поджигателями». Хотя в его материалах и было отмечено, что изначальная инициатива исходила от «российского правительства», главным виновником организации этой акции объявлялся Ростопчин. Однако реально многие чины Великой армии были уверены в непосредственном участии Александра I в организации пожара. «Я проклинаю войну и суверена, который таким образом играет счастьем, судьбой и жизнью людей», — восклицал в письме от 15 октября капитан А.Н. Плана де Фэ[970].

Итак, французы не только спонтанно, но и «официально» ответили на варварство русских. Ответ этот заключался не только в расстрелах «поджигателей», истинных или мнимых, но и в разнузданных грабежах московских домов и оставшихся в них мирных жителей. Эти грабежи начались уже 14 сентября. В этот день солдаты Молодой гвардии посетили «захоронения царей» в московском Кремле. 15 сентября их сменили солдаты Старой гвардии. Пейрюсс поведал о том разочаровании, которое постигло французов, пытавшихся пограбить царские захоронения: «Они (солдаты. — В.З.) не могли удержаться от расхищения; но, попав в сокровищницу, наши солдаты не нашли ничего, кроме костей во прахе, кусков ткани и очень тонких пластинок из серебра, на которых были написаны имена царей, день их рождения и день их смерти»[971]. Солдаты Легиона Вислы, также прикомандированные к императорской гвардии, но оставленные в пригороде, с утра 15 сентября один за другим начали убегать в город за добычей. «В этом до сих пор так прекрасно дисциплинированном войске беспорядок дошел до того, что даже патрули украдкой покидали свои посты», — вспоминал капитан Г. Брандт[972].

15 сентября Наполеон приказал «упорядочить» систему мародерства[973]. Лейтенант Л. Гардье, 111-й линейный которого все еще стоял у Дорогомиловской заставы, свидетельствует, что именно 15 сентября был отдан приказ выделять наряды от частей, стоявших вне города «для поиска съестных припасов, кожи, сукна, меха, и т. д.»[974] Наполеон и не собирался скрывать того, что сам отдал подожженный «варварами» город на разграбление своей армии. В письме Марии-Луизе, в глазах которой он всегда пытался выглядеть благородным защитником Европы, он прямо заявил: «…армия нашла множество богатств разного рода, так как в этом беспорядке все занимаются грабежом»[975]. Да и в письме Александру от 20 сентября французский император отписал: «Пожары разрешили грабеж, с помощью которого солдат оспаривает у пламени то, что осталось»[976].

Еще более «упорядоченным» стал грабеж после 18 сентября, когда большой пожар закончился. Фантэн дез Одоард записал в дневнике: «Регулярный грабеж… был организован. Каждому корпусу определялось, каким кварталом необъятного города он ограничивает свои поиски, и [этот] приказ привел к беспорядку»[977]. Некто Кудер в письме жене 27 сентября отметил, что «когда наш император увидел такое (то есть пожар. — В.З.), он дал солдатам право грабежа»[978]. О том, что армия «получила возможность хорошенько пограбить в течение 10 дней» написал домой 26 сентября Паради[979].

Вполне естественно, что грабеж не мог быть «упорядоченным». На улицах горящей Москвы разыгрывались жуткие сцены, связанные с дележом награбленного. Так как дома наряду с солдатами наполеоновской армии грабила и городская чернь, а затем и прибывшие из ближних деревень русские крестьяне, все перемешалось. «Грабеж со стороны сброда и солдат совершенный», — заметил в письме домой полковник Паркез[980]. Генерал Л.Ж. Грандо прямо винил за московскую вакханалию не только русских поджигателей, но и французов. «Половина этого города сожжена самими русскими, но ограблена нами в очень изящной манере», — замечает он язвительно в письме полковнику Ж.Ф. Ноосу[981]. А вот простой солдат из 21-го линейного Ф. Пулашо заявляет в письме жене о том, что французы были виновниками не только разграбления Москвы, но и самого пожара: «…всюду, где мы проходили, мы сжигаем всю землю; прибыв в Москву мы сожгли эту древнюю столицу»[982].

После возвращения Наполеона из Петровского в Кремль, когда император увидел невозможность сохранить боеспособность армии в условиях узаконенного грабежа, он решил остановить дальнейшее разграбление. Приказ «немедленно остановить грабеж» был им отдан 20 сентября[983]. Но выполнить его оказалось невозможным. Маршал М.К.Ж. Лефевр отдал на следующий день приказ по гвардии, в котором говорилось: «Император в высшей степени недоволен тем, что, несмотря на приказ, требующий прекратить грабеж, не видно, чтобы подразделения гвардии, выделенные для поиска припасов, возвратились в Кремль… Все военные чины гвардии, которые возвращаются в Кремль с вином, продуктами и всеми теми вещами, которые получены в результате грабежа, должны арестовываться…»[984]. Однако разнузданность солдат Великой армии, и даже солдат императорской гвардии уже перешла всякие пределы. В приказе от 23 сентября по гвардейской дивизии Ф.В.Ж.Ф. Кюриаля было отмечено: «Гофмаршал двора (Ж.К.М. Дюрок — В.З.) оживленно возмущался тем, что, несмотря на повторные запреты, солдат продолжает отправлять свою нужду во всех углах и даже под окнами императора»[985]. 29 сентября (через 9 дней после приказа императора!) в приказе по дивизии Кюриаля говорилось: «Беспорядки и грабежи вчера, прошлой ночью и сегодня возобновились Старой гвардией в такой степени и в такой недостойной манере, каких не было никогда ранее»[986]. Тем же днем помечен приказ дня по всей армии за подписью начальника Главного штаба Великой армии Бертье и генерала Монтиона, из которого следовало, что грабежи продолжаются и заявлялось, что с 30 сентября солдаты, продолжающие мародерствовать, будут преданы воинским комиссиям и осуждены «по строгости законов»[987].

Бесконтрольный грабеж Москвы Наполеону удалось остановить только к началу октября. Но теперь перед ним стояла задача подготовиться к эвакуации и начать отступление. Специальная комиссия под руководством генерального секретаря генерального интендантства А.Ш.Н.Ф. Сен-Дидье должна была собрать все драгоценности, найденные в Москве, особенно в кремлевских соборах. Серебряные и золотые люстры, кадила, оклады икон и прочие предметы из драгоценных металлов должны были быть переплавлены в слитки[988], «…собраны многочисленные драгоценные вещи в церквях Кремля, дабы в качестве трофеев отправить их в Париж, а также многочисленные слитки золота, которые, вы, без сомнения, получите в руки», — отписал своему отчиму 15 октября чиновник интендантского ведомства Проспер[989]. Кастеллан записал в журнале 16 октября: «Собрано и переплавлено столовое серебро кремлевских церквей и передано казначею армии»[990]. «…Его величество, — записал в журнале 28 сентября Пейрюсс, — решил забрать из церкви Кремля серебряные полосы, которыми отделаны стены, также как и восхитительную люстру из массивного серебра»[991].