Общество знания: История модернизации на Западе и в СССР - Геннадий Осипов

Источник: http://unstats.un.org/unsd/mi/mi_goals.asp

В докладе говорится: «Ряд препятствий по-прежнему сдерживают доступ к знанию. К тому же появляются и новые препоны, Разве можно согласиться на то, чтобы будущие „общества знания“ функционировали как некие закрытые клубы, доступные исключительно для „узкого круга избранных“? Будут ли „общества знания“ обществами совместного использования знания и общедоступной информации, или обществами раздела знаний?

В информационную эру, когда нам обещают появление в скором времени обществ знания, мы видим, как, парадоксально, множатся „водоразделы“ и запреты — как между Севером и Югом, так и в каждом обществе.

Конечно, число пользователей Интернета растет очень быстро (оно составляло белее 3 % мирового населения в 1995 г., а в 2003 уже перевалило за 11 % и составило более 600 миллионов человек). Но рост сети рискует довольно быстро натолкнуться на „стеклянный потолок“ платежеспособности. Мы с вами живем в обществе „одной пятой“, где 20 % мирового населения сосредоточили в своих руках 80 % мировых доходов. Таким образом, электронно-цифровой разрыв (или разрывы, учитывая все многообразие их проявления) представляет собой невероятно острую проблему. Весьма вероятно, что нынешний бурный рост числа интернет-пользователей рискует замедлиться, когда данная пропорция приблизится к 20-процентной отметке.

Мы увидим, что этот цифровой разрыв будет способствовать усугублению другого, еще более тревожного разрыва — когнитивного, в котором суммируются результаты дисбаланса наблюдаемого в главных составляющих сферы знания (доступ к информации, образование, научные исследования, культурное и языковое многообразие), и который становится настоящим вызовом целям построения обществ знания. В основе этой проблемы лежит динамика неравномерности развития познавательного процесса — идет ли речь о мировых различиях в распределении когнитивного потенциала (неравномерность научного знания) или неравной социально-экономической оценке некоторых типов знания по отношению к другим в экономике, основанной на неинтегрированных знаниях (неравномерность внутри научного знания)» [119, с. 24].

Однако в целом преобладает рациональное представление о том, что свойства технологии проявляются в зависимости от социальных условий. На Саммите цитировалась статья сотрудника Межамериканского банка развития Пабло Валенти «Информационное общество в Латинской Америке и странах Карибского бассейна: ИКТ и новые институциональные принципы», в которой говорится: «В настоящее время информационное общество не определяется новыми ИКТ, оно определяется новым социально-экономическим устройством, проистекающим из информационного общества» [188][102].

В России доступ к Интернету после 2000 г. расширился скачкообразно. В послании Президента РФ Федеральному Собранию (апрель 2007 г.) сказано: «Число пользователей Интернет в России быстро растет и превысило 25 млн человек». Однако, как и во многих других странах, возможно и временное насыщение платежеспособного спроса. В первой половине 2007 г. рост числа пользователей Интернета в России замедлился. По данным фонда «Общественное мнение», количество пользователей интернета в России не растет столь стремительно, как раньше.

Ведущий специалист фонда Е. Галицкий сообщил: «Мы изучаем динамику роста интернет-аудитории в России с 2002 года, опрашивая респондентов каждые 2 недели. До лета 2007 года наши опросы стабильно фиксировали стремительный рост аудитории. На фоне этого роста обычный летний спад был незаметен. Сейчас ситуация изменилась. Летом 2007 года спад стал заметен отчетливо, что говорит о снижении темпов роста интернета в целом» [282].

Вернемся к метрополии информационного общества. Вопреки прогнозам, здесь расслоение в доступе к информации не сокращалось, а увеличивалось, что доклад Римского клуба признает с некоторым замешательством: «Еще труднее охарактеризовать более глубокие социальные и психологические последствия создания информационной экономики.

Обществу, построенному на технологическом прогрессе, всегда будет свойственно четкое разделение людей на тех, кто понимает законы существования этого общества, и тех, кто просто нажимает на кнопки… Тогда может возникнуть резкая грань между меньшинством знающих и большинством населения. Появление касты научно-технических специалистов и технократов вряд ли желательно, и реформа в области образования призвана не допустить этого» [135, с. 105–106].

С последним тезисом согласиться невозможно, потому что «реформа в области образования призвана» как раз обеспечить разделение западного общества на касты. А. Турен специально обращает внимание на то, что «общество знания» «воплощает собой процесс радикальной дезинституционализации, наиболее очевидной жертвой которого является система образования. Поскольку эта система выполняет функцию социализации через передачу культурного наследия, она сегодня лишена всякого смысла» [242, с. 429].

Надо подчеркнуть, что «радикальная дезинституционализация» системы образования, о которой говорит Турен, была принципиальным направлением в развитии западного общества после великих буржуазных революций. Она заключалась в отказе от типа «христианской» (монастырской и университетской) школы и становления школы «двух коридоров», которая через образование делила общество на классы. Это — фундаментальное основание для социального расслоения. Сейчас, в условиях информационного общества, этот большой проект завершается.

Главный для нашей проблемы вывод социодинамит культуры состоит в том, что буржуазное общество, в отличие от сословных обществ, породило совершенно новый тип культуры — мозаичный. Если раньше, в эпоху гуманитарной культуры, свод знаний и идей представлял собой упорядоченное, иерархически построенное целое, обладающее «скелетом» основных предметов, главных тем и «вечных вопросов», то теперь, в современном «обществе знания», культура рассыпалась на мозаику случайных, слабо связанных и структурированных понятий.

Гуманитарная культура передавалась из поколения в поколения через механизмы, матрицей которых был университет. Он давал целостное представление об универсуме — Вселенной, независимо от того, в каком объеме и на каком уровне давались эти знания. Скелетом такой культуры были дисциплины (от латинского слова, которое означает и ученье, и розги).

Напротив, мозаичная культура воспринимается человеком почти непроизвольно, в виде кусочков, выхватываемых из омывающего человека потока сообщений. А. Моль в книге «Социодинамика культуры» объясняет суть этой культуры: «Знания формируются в основном не системой образования, а средствами массовой коммуникации… Знания складываются из разрозненных обрывков, связанных простыми, чисто случайными отношениями близости по времени усвоения, по созвучию или ассоциации идей. Эти обрывки не образуют структуры, но они обладают силой сцепления, которая не хуже старых логических связей придает „экрану знаний“ определенную плотность, компактность, не меньшую, чем у „тканеобразного“ экрана гуманитарного образования» [182, с. 45].

Мозаичная культура и сконструированная для ее воспроизводства новая школа («фабрика субъектов») произвели нового человека — «человека массы». О нем с пессимизмом писал философ Ортега-и-Гассет в известном эссе «Восстание масс». Именно в «обществе знания» разделение на элиту и массу доходит до уровня чистой модели, по словам Кинга, «на тех, кто понимает законы существования этого общества, и тех, кто просто нажимает на кнопки».

Это признают и апологеты «общества знания», не придавая данному разделению социологического значения, — Белл, Канн, Тоффлер. На деле «власть знания», соединенная с «властью денег» и защищенная «властью насилия» (по выражению Тоффлера), создает более непреодолимые барьеры между социальными группами, нежели межклассовые барьеры в индустриальном обществе. Это загоняет западное общество в ловушку, из которой пока что не видно выхода. Неясна природа революции, которая могла бы разрешить это противоречие.

Ж. Эллюль пишет об этом в статье «Другая революция»: «Чтобы подойти к свободному социализму с человеческим лицом без технического регресса, чтобы освободить индивида, который спонтанно продолжал бы работать, трудиться в техническом мире, перестав, однако, подчиняться логике технической системы, для этого требуется подлинная мутация человека. Мутация психологическая, идеологическая, нравственная, перестройка всех целей жизни. И это должно произойти в каждом. Чтобы положить конец давящей структуре, в которой мы погрязли, чтобы со смелостью и мужеством приступить к пересмотру всего в нашем мире, чтобы сначала просто допустить элементарную мысль, что такое возможно, необходимы твердая надежда и сущностные, радикальные мотивации, которые превосходили бы по своей увлекающей силе все, что предлагает нам наша история или теория» [286, с. 152].