Моя жизнь под землей (воспоминания спелеолога) - Норбер Кастере

По свидетельству членов семьи Буше, содержателя гостиницы в Лик-Атерей, в которой Мартель останавливался, чтобы быть в самом сердце Страны Басков, во время своих кампаний 1908 и 1909 годов, ученый, уходивший на заре и возвращавшийся к вечеру совершенно обессиленный, по ночам спал очень плохо.

Каждый день он спускал свои лестницы и веревки в страшные пропасти под канонадой камней. Каждый вечер он от этого терял сон. Каждое утро он вновь храбро шел на приступ.

Два обстоятельства особенно сильно беспокоили его: шум фонтана, бьющего в бассейне перед гостиницей, и топот мулов, стойло которых находилось в нижнем этаже дома. Он нашел средство борьбы с фонтаном: по вечерам он прикреплял к крану матерчатый мешочек, который разбивал струю и делал ее бесшумной. Он попытался также обернуть тряпками копыта беспокойных мулов, но животные быстро от них освобождались, и Мартелю пришлось переехать в самую отдаленную комнату, но, даже несмотря на это, до него продолжал доноситься глухой и назойливый топот.

Через сорок лет я остановился в той же гостинице у Буше вместе с врачом-астронавтом и бельгийским спелеологом Максом Козинсом, и мы почти ежедневно спускались по следам Мартеля в пропасти, находившиеся в лесах Хейль и Кагуэт.

Во время этих походов много раз при различных условиях Козине выказывал исключительное хладнокровие и удивительную уравновешенность. Но больше всего мое удивление он вызвал в гостинице, и я почувствовал к нему настоящую зависть, когда он спокойно сказал мне: "Сегодня после обеда я пойду посплю у себя в комнате перед завтрашним походом".

В отношении нервов и бессонницы я очень похож на Мартеля, и это спокойное заявление и уверенность в возможности поспать "впрок" привели меня в полный восторг.

— Но как же вам удается засыпать по команде? — спросил я.

— Для этого достаточно приказать мозгу и нервам, — ответил он. — Надо только уметь полностью себя контролировать.

Не обладал этим "полным контролем" мой друг Жермен Гатте, так же как и я, и мы с ним составляли пару спелеологов нервной конституции, вечно соревнуясь друг с другом и подсчитывая, кто из нас меньше спал и раньше встал!

В 1939 году мы договорились вдвоем спуститься в пропасть Мартеля в Арьеже, которую мы открыли и исследовали вместе с моей женой в 1934 году.

Накануне мы поднялись в барачный поселок горняков, расположенный на высоте двух тысяч метров недалеко от пропасти.

Мы обеспечили себя носильщиками, которые должны были донести наше снаряжение до края пропасти и оказать нам некоторую помощь при спуске в первый колодец. Зная, что впереди трудный день, мы решили лечь пораньше и отправились спать в девять часов вечера, но это оказалось лучшим способом совсем лишиться сна.

Нас поместили в уютной комнатушке с электрическим радиатором, перед которым мы развесили одежду, вымокшую под разразившейся в горах грозой. Постели, по правде сказать довольно жалкие, состояли из множества одеял, что на такой высоте было очень кстати.

Макс Козине или любой нормальный спелеолог спал бы здесь как сурок. Но, увы, это никак не относилось к нам.

В те времена пропасть Мартеля считалась (и продолжала еще считаться в течение десятилетия) самой глубокой пропастью Франции. Я припомнил трудности и подстерегавшие нас опасности, которые мы встретили когда-то с Элизабет. Я знал, что в одном месте нагромождение камней может обрушиться, как это уже однажды случилось при нашем походе. Я не был особенно уверен в одной из веревок, на которой можно было заметить признаки износа, и представил себе один каменный выступ, на котором мы собирались укрепить лестницу, но который всегда казался мне недостаточно крепким. А главное — я вовлекал в этот труднейший спуск на дно ледяной и очень мокрой, труднейшей пропасти товарища, которого в то время еще очень мало знал и действительные возможности которого были мне тогда не известны.

Короче говоря, страх и чувство ответственности не давали мне заснуть, и я был обречен бесконечно "пересчитывать баранов".

Я слышал, как около меня вздыхал, зевал и ворочался в постели Гатте. Он тоже не спал, его тоже одолевали сомнения.

Около полуночи его кровать начала все чаще поскрипывать, и я слышал, что он что-то бормочет.

— Вы спите?

— Нет, не сплю. Вам что-нибудь нужно?

— Так вот, я хочу вам сказать, что завтра не полезу в эту пропасть…

— Что вы?! Но что случилось? Вы заболели?

— Нет, я не заболел, но ничего не поделаешь, завтра я спускаться не намерен. Я обязательно хотел вам это сказать. Теперь, когда я вас предупредил, я наконец смогу спокойно уснуть.

Конечно, разговор на этом не окончился. Я уговаривал и успокаивал своего друга и одновременно успокаивался сам. Ведь наша бессонница была вызвана не только страхом, но, я думаю, главным образом возбуждением, скрытым восторгом, который мы испытывали при мысли о предстоящем спуске в такую величественную пропасть. Наконец мы заснули и, конечно, на следующий день добрались до дна пропасти Мартеля, посмеиваясь над вчерашней ночной комедией.

Спелеологи не похожи один на другого, и наряду с нервными людьми, наделенными излишним воображением, есть люди, принимающие любые события такими, какими они приходят, и пропасти, какими они в действительности есть, не создавая себе воображаемых забот.

Первым из этих бесстрашных, закованных в тройную броню надежной пассивности и абсолютного спокойствия я назову мое второе "я", моего неразлучного спутника — Жозефа Дельтейля. Под землей он всегда знает, что делать, и, подвергаясь тяжелейшим испытаниям, принимает, как они есть, с совершенным спокойствием, даже самые худшие положения, никогда не теряя хладнокровия.

Сколько раз я видел его во время случайной задержки в самых неудобных диаклазах забившимся в уголок и занимающимся мелкими починками, перед тем как двинуться дальше.

Чтобы покончить с подобными рассказами, а заодно и с этой написанной очень бессвязно главой, познакомим читателя с одним случайным спелеологом, поразившим меня однажды своим олимпийским спокойствием при весьма трагических обстоятельствах.

Мы встретили Жана Карелини, коренастого дровосека и охотника, уроженца гор, во время наших первых спусков в пропасть Хенн-Морт. Он каждый раз приходил помочь нам, с неимоверной силой вытаскивая со дна пропасти на веревках громадные мешки или измученных спелеологов, с которых вода текла в три ручья.

Тронутые его добровольной помощью и преданностью, как-то раз мы предложили ему спуститься вместе с нами, что он с благодарностью принял, однако из-за своей удивительной флегматичности не выразил никаких чувств. К несчастью, именно этот спуск оказался самым беспокойным и драматичным из всех, которые мы пережили в зловещей пропасти Хенн-Морт. На глубине двухсот сорока метров произошли сразу два несчастных случая.

Марсель Лубан был тяжело ранен, а Клод Морель, упав с высоты нескольких метров, сломал себе руку. Нам было исключительно трудно поднять пострадавших в расположенные друг над другом колодцы. Несчастья преследовали нас: оборвалась веревка, на которой поднимали раненых.

В кульминационный момент выпавших на нашу долю испытаний, когда некоторые юные члены отряда начали проявлять признаки нервозности, граничащей с паникой, и когда все говорили и двигались в крайнем смятении. Карелини, который впервые в жизни спустился в пропасть и курил трубку, прислонясь спиной к мокрой стене, вдруг тронул меня за плечо. "Господин Кастере, — сказал он со своей обычной флегмой, вынимая трубку изо рта, — мне кажется, мы начинаем делать глупости!"

XXXVII

Писатель и лектор

Как и когда мне пришла в голову мысль написать книгу? Боюсь, что не смогу ответить на этот вопрос. Просто я не могу уже этого вспомнить — настолько все происходило постепенно.

Собрав статьи, которые я помещал в различных периодических изданиях, я опубликовал рукопись первой книги под названием "Dix ans sous terre" ("Десять лет под землей"), хотя к тому времени прошло более десяти лет, как я душой и телом отдался подземным исследованиям. Книга вышла 14 июля 1933 года, и, хотя мне самому не подобает судить о собственной книге, могу все же сказать, что она была принята критикой гораздо лучше, чем меня самого принимали различные издатели, когда я предлагал им своего пещерного "кота в мешке"!

Моя книга была даже отмечена Французской академией и очень быстро переведена на многие языки, но мне показалось наиболее занятным то, что первой страной, выразившей желание приобрести право на перевод, оказалась Голландия — страна, в которой нет ни одной пещеры.

Благодаря такому успеху я вошел во вкус и разразился второй книгой — "Au fonds des gouffres" ("На дне пропастей"), получившей "Гран-при" Литературной академии в Тулузе. Потом я написал еще ряд книг, материал для которых мне давали мои подземные исследования и которые все были написаны по одному рецепту: первая часть — динамическая, в ней рассказывается об открытиях, вторая — статическая, включающая главы, написанные с целью популяризации.