Имперские истории - Денис Юрин

Первую лестницу Пархавиэль отпихнул ногой, едва успев увернуться отстрелы, бесшумно прилетевшей неизвестно откуда. До второй гном едва успел добежать и, не останавливаясь, пнул носком сапога по ухмыляющейся роже усатого стражника, уже почти залезшего на стену. Оттолкнуть массивную конструкцию в одиночку Зингершульцо не хватило сил; вес четверых карабкающихся по ней плотно прижал лестницу к стене. На помощь пришел Артур. Вдвоем им как-то удалось опрокинуть настырных и ужасно тяжелых врагов, но, к несчастью, из-за заминки они потеряли время. Хотя, если не кривить душой, этот трагический момент все равно рано или поздно должен был наступить: на стене появилась стража.

Одновременный удар двух мечей с разных сторон раскроил недостаточно прочный щит, стражника откинуло назад, а затем высоченный здоровяк оступился и, замахав руками быстро, почти как настоящая птица, свалился вниз на головы своих товарищей. Артур правильно рассчитал момент и силу удара, сказывался опыт абордажных боев. Едва успев отправить в полет одного служителя закона, пират подскочил к другому и проделал тот же трюк, но на этот раз казенный щит выдержал, его пошатнувшегося владельца пришлось добивать крестовиной меча.

Хоть между пиратом и гномом и был заключен договор о взаимопомощи, но на практике не была реализована ни одна из его позиций… Пархавиэль отбивался от троих, пытавшихся перелезть с лестниц на стену, солдат, и у него не было времени следить затем, что происходило вокруг. Топор летал по воздуху, выводя замысловатую мелодию из свиста и глухих ударов о броню. «Со спины пока никто не нападает, значит, держимся… пока еще не время драпать!» – пронеслось в голове гнома, начинающего призадумываться об отступлении к замку. Силы быстро таяли в неравной борьбе, а враги все прибывали. Даже такому выносливому мастеру ратного дела, как Пархавиэль Зингершульцо, нужна была передышка, тем более что под ногами была не ровная почва, а обломки камней, на которых приходилось балансировать и удерживать равновесие.

– Кончено, все кончено! Отходите назад, к замку… я задержу… живо! – донесся сквозь гул схватки надрывный, запыхавшийся голос капитана Гилиона.

Закованный в тяжелые доспехи рыцарь крутился юлой, принимая на щит с выщербленными краями многочисленные удары мечей, топоров, булав и копий. Его окружили, оттеснили к обрыву, но к нему не могли подойти. Приблизившиеся падали замертво, получив смертельный удар острым мечом, или отлетали от толчка стального щита. На стенах царила сумятица и неразбериха. На миг отвлекшись от собственных противников, Пархавиэль краем глаза окинул картину жестокого побоища. Стражники были везде, все новые и новые враги появлялись в просветах между зубцами, протискиваясь боком, спрыгивали на стену и спешили на помощь своим товарищам, и без того успешно добивавшим разрозненные группки израненных, окруженных наемников. Схватка была проиграна, этот штурм было уже не отбить, спасти защитников замка могло только чудо, но, как известно, чудеса происходят крайне редко, и далеко не с теми, кто на них уповает.

Последним оплотом, где наемникам во главе со своим господином еще удавалось удерживать линию обороны, был вход в главное здание замка. Туда спешили вырвавшиеся из окружения солдаты; только там еще гордо развевался продырявленный стрелами и оборванный по краям штандарт сокола; туда, взвалив на плечо, хромающий Артур потащил лишившуюся сознания Флейту, и именно туда Пархавиэлю было уже не успеть. Трое крепких солдат преградили ему путь, отгоняя остриями длинных копий к обрыву. Совсем рядом, в каком-то десятке шагов справа, вел неравный бой граф Гилион, прижатый спиною к стене, прикрывающийся половиной щита и отражающий уже далеко не все удары.

«Не успеть, к замку уже не успеть, – быстро оценил ситуацию гном, отводя круговым движением топора примитивные, но чрезвычайно опасные тычковые удары в брюшину. – Рыцарь… как уж там его? Гилион, кажется… Нужно пробиться к нему, помирать веселее вместе. Уж такой мы забавный народец, гномы, противно нам подыхать в одиночку!»

Топор на долю секунды запоздал, острие копья прошло сквозь не до конца поставленный блок и немного царапнуло округлый живот гнома. Пархавиэлю вдруг стало как-то обидно, что скуластый, рябой деревенщина в рваной кольчуге осмелился покуситься на святая святых. Рассвирепевший гном запустил топор в ухмыляющуюся физиономию обидчика и ловко подхватил громоздкое, тяжелое древко, выпавшее из разжавшихся рук трупа, так и представшего перед ликом смерти с ехидной улыбкой на попорченном лице. С копьем в руках дело пошло проще, хотя Пархавиэль и не привык сражаться таким большим, неповоротливым оружием. Второму стражнику Зингершульцо заехал с разворота тупым концом копья по зубам, а третьему, пытавшемуся прижать оружие разбушевавшегося гнома к стене и поэтому неосмотрительно сократившему дистанцию, – выбил глаз и сломал скулу одним сокрушительным ударом грозного кулака. Затем гном отбросил копье, вырвал свой топор из черепа трупа и поспешил на помощь слабеющему, но не сдающемуся графу.

– Двинь задом, сиятельство! – прорычал гном, прорвавшись к окруженному Гилиону. – Сам тощ, как жердь, а вон сколько места занимаешь!

– Чего приперся?! Не видишь, что ли, кончено со мной! – прокричал в ответ граф, парируя сыпавшиеся уже не так интенсивно, как прежде, удары.

Из щелей стальных лат хлестала кровь, Гилиону крепко досталось. По тому, что все больше и больше врагов атаковало не рослого рыцаря, а его, Пархавиэль понял, что дело совсем плохо: через минуту соратник потеряет сознание, а еще через две или три пятеро оставшихся в живых стражников превратят его тело в отбивную и рубленую котлету, а отдельными местами в фарш…

– Пробивайся к замку, еще успеешь! – Голос графа уже походил на стон и срывался на хрип.

– А мне подыхать без разницы где, но здесь веселее! – ответил гном и мощным финтом из-под низа отрубил руку ближайшему солдату.

Внезапно острая боль пронзила левую ключицу, Пархавиэль упал на колени, но не выронил топора. Над головой просвистел вражеский меч, неумолимо несущийся точно ко лбу. Зингершульцо вдруг понял, что это конец, ему не успеть отвести удар или поставить блок. Однако в тот краткий миг, когда гном уже прощался с жизнью, находившиеся поблизости люди и предметы вдруг исчезли, глаза и гортань стал щипать едкий туман, настолько густой, что за ним ничего не было видно. Призрачная субстанция белого цвета, местами с грязно-фиолетовыми разводами, отступила так же быстро, как и обволокла его тело.

Неизвестно, сколько прошло времени, но мир вокруг изменился. Пятеро стражников куда-то исчезли, то ли мертвый, то ли потерявший сознание граф лежал возле стены, крепко сжимая в руках окровавленный меч и обломок щита. Отряды врага подавили сопротивление на стенах, и теперь бой вяло протекал внутри самого замка. Весьма предсказуемый финал, но было еще что-то, какое-то обстоятельство, которое Пархавиэль не смог сразу понять, но которое в корне изменило ход сражения.

Стражники на стенах и во дворе вдруг забеспокоились, забегали, замахали руками. Их командиры стали щедро раздавать затрещины, пытаясь прекратить панику и призвать солдат к порядку. Снова завыла труба, на этот раз подавая сигнал общего сбора; оставшиеся по ту сторону рва стражи порядка со всех ног бежали в замок; десяток солдат пытался закрыть заклинившие ворота. И тут Пархавиэль увидел возле опушки леса тоненькую полоску, которая быстро приближалась и росла, постепенно принимая очертания огромного конного отряда. На кончиках опущенных в боевую позицию пик развевались штандарты, много штандартов, разные, но среди них не было ни имперской символики, ни цветов герцога-управителя.

Истекающий кровью гном стоял на краю стены, опираясь на сослуживший верную службу топор, и наблюдал, наблюдал, как всадники налетели на лагерь стражей, растоптали, в буквальном смысле слова, жалкие попытки сопротивления, а затем развернули коней и помчались к распахнутым настежь воротам замка, где блюстители порядка и законности уже побросали оружие.

То ли внутренний голос, то ли иное, непонятное чувство заставило теряющего сознание Пархавиэля оторвать взор от разгромленных бивуаков со снесенными, растоптанными палатками и посмотреть вверх. В небе парила какая-то птица, возможно сокол, парила высоко, красиво, и казалось, что она вот-вот достанет крылом солнце.

История 9

Дороги Мурьесы

Двенадцать часов в седле выдержит далеко не каждый. Ноги с непривычки одеревенели, поясницу ломило, а лицо горело, овеваемое стылым ветром. Фламер давно уже проклял норовистую кобылу, невзлюбившую его и то и дело выделывающую подлые фортели, и не менее своенравную баронессу, спешившую попасть в Нисс, и поэтому не жалеющую верных слуг, которым, пока она нежилась на мягких подушках сиденья кареты, приходилось натирать зады о жесткие седла. За двенадцать часов они сделали всего три остановки и то не дольше десяти минут; ни тебе поесть, ни оправиться, не говоря уже о других, более важных потребностях.