И оживут слова (СИ) - Способина Наталья "Ledi Fiona"

— Тогда хватит создавать вот такие… трудности.

Он чуть качнул головой, указывая на покои Всемилы.

— Это я их создаю? — вполне натурально возмутилась я.

— Ти-ше! Я не должен здесь быть! Если кто-то увидит, будет еще больше вопросов.

— Но ты сюда пришел! Сам. И хватит уже делать вид, что это я создаю «вот такие трудности».

Несколько секунд мы не отрываясь смотрели друг другу в глаза. Словно играли в игру «кто кого пересмотрит». И я в который раз удивилась, какой странный цвет у его глаз. Просто неправдоподобно серый. Наконец Альгидрас чуть нахмурился и открыл рот, намереваясь высказаться, но неожиданно завис. Я, приготовившаяся к очередному витку выяснения отношений, тоже застыла.

— Это же благовония Всемилы? — вдруг выдал Альгидрас.

— Что? — я даже рот раскрыла от неожиданности.

— На тебе сейчас благовония Всемилы? Тот фиал на столе, — он качнул головой, указывая за мое плечо.

Я оторопело обернулась к фиалу, потом к Альгидрасу и молча кивнула, даже не пытаясь угадать, к чему этот вопрос.

— Почему именно этот фиал? Он же не один был? Нет?

— Нет, но от остальных запахов меня мутит, — честно ответила я.

— Тебе кто-то дал его или он был в сундуке?

— Нет, он был среди прочих, — растерянно ответила я.

— Ты выбрала его оттого, что тебя от него не мутит?

— Нет, он мне просто понравился.

Что за бред? Почему мы разговариваем про духи? Едва я хотела озвучить свой вопрос, как Альгидрас зажмурился точно от головной боли и резко откинув голову, стукнулся затылком о запертую дверь. Я невольно поморщилась от звука.

— Все в порядке? — задала я дежурный вопрос, понимая, что порядком тут и не пахнет.

Он медленно открыл глаза, скользнул взглядом по мне, потом посмотрел за мое плечо, видимо, на злосчастный фиал, и кивнул.

— Этот запах не нравится лично тебе? Или он что-то тут значит? Мне больше его не брать?

Альгидрас посмотрел мне в глаза, несколько секунд молчал, а потом покачал головой.

— Нет, он ничего не значит. Бери, сколько хочешь.

— Но тебе это не нравится?

— Мне нет до этого дела, — ответ прозвучал заученно.

Я усмехнулась и сделала два шага назад. Альгидрас, кажется, вдохнул полной грудью и взялся за ручку двери. Он даже успел ее приоткрыть, а потом мы оба замерли, потому что дверь в покои Всемилы скрипнула, и раздался голос Добронеги:

— Тебя еще долго ждать?

Я в ужасе слушала ее негромкие шаги. Да, она никогда не заходила в гардеробную Всемилы, но, кажется, сейчас собиралась это исправить. Я бросила быстрый взгляд на Альгидраса. Тот оглядел комнату, и не успела я даже рта раскрыть, как он метнулся к окну и одним махом перелетел через подоконник. Я зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть в голос. Окно было высоко, и лично мне бы в голову не пришло из него сигануть. Я метнулась к подоконнику, посмотрела вниз да так и застыла. Подспудно я боялась того, что Альгидрас переломает себе ноги или, чего доброго, вообще свернет шею, однако реальность оказалась гораздо страшнее. Под окном Всемилы изваянием застыл Альгидрас, а в шаге от него неверяще мотала головой Злата, прижимая к себе вырывающегося котенка.

— Олег куда запропастился?! — раздался голос Радима, который, видимо, хотел сказать тихо, но получилось на весь двор. Альгидрас вышел из ступора и быстро прошел мимо Златы, а та подняла голову и встретилась взглядом со мной. И столько было в этом взгляде, что я отпрянула от окна.

***

На берегу Стремны дул сильный ветер, и казалось — вот-вот начнется ливень. Серые тучи низко висли над землей, делая мир вокруг похожим на сказку. Такую мрачную сказочку…

За воротами собралось пол-Свири. Дети помладше бегали по поляне и толкались, несмотря на все попытки женщин их угомонить. Молодежь что-то оживленно обсуждала. Девушки с интересом поглядывали на воинов в синем, стоявших чуть в стороне. Почему всегда так странно выходит? Вон они, свои, стоят: от алых плащей глазам больно. И ведь вряд ли в них меньше доблести или силы. Или дело в том, что свои всегда рядом? Потому-то заезжие и милей.

Часть горожан толпилась на стенах, а дети постарше так вообще расселись по веткам высоких дубов. Свирцы, еще недавно горевавшие, хотели праздника и знали, что благодаря князю они его получат. И только я, поглядывая украдкой на Альгидраса, вовсе не была уверена, что сейчас на берегу произойдет что-то радостное. Впрочем, кажется, так думала не только я: пока мы шли на берег, Радим был напряжен как струна и несколько раз собирался заговорить с Альгидрасом. Несколько раз он даже придерживал того за рукав, но, взглянув на лицо побратима, разговора не начинал. То ли нас стеснялся, то ли дружинников князя, которые теперь тенью бродили за живым хванцем, норовя засыпать вопросами о священном острове.

Альгидрас им отвечал. Казалось, даже охотно. Я прислушивалась к негромкому голосу, подсевшему в последние дни то ли от простуды, то ли от раны, и только диву давалась: мне раньше казалось, что он парень молчаливый. Теперь же он говорил и говорил. Так я узнала, что главой хванов был староста — это что-то вроде князя по местным меркам, и что сами хваны не были воинами в обычном смысле этого слова. Вот почему он сказал вчера Любиму, что не обучен слушаться приказов. Кроме того, оказалось, что стрелять он научился вовсе не у себя на родине, а там, куда его ребенком отдали в учение. Но самой большой неожиданностью для меня стало то, что в учение хваны отдавали младшего сына старосты. Я покосилась на Альгидраса. Он был таким же родовитым, как и Миролюб? То есть рангом выше Радима?

Учили его в том монастыре всякому: языкам, письму, чтению карт, медицине. Несколько месяцев в году ученики проводили в море. Он перечислял много всего, а я шла, в смятении глядя себе под ноги, и понимала, что вот сейчас рушится вся моя теория про Альгидраса, заплывшего не туда на матраце, потому что его необычность и осведомленность во многих областях объяснялась банально: образованием.

Кстати, про монастырь. Сколько он там прожил, и не из-за жизни ли в монастыре у него не было ни жены, ни невесты?

Я вздохнула и покосилась на Злату, которая шла по правую руку от меня. Та смотрела прямо перед собой, но мне показалось, что она, как и я, внимательно слушала Альгидраса.

Я гадала, что могла подумать Злата. Олег выпрыгнул из окошка сестры своего побратима рано поутру. Лично у меня это вызывало совершенно однозначные мысли. У Златы, видимо, тоже. И я теперь понятия не имела, что делать дальше.

На берегу к нам присоединился Миролюб. Он сердечно поздоровался с Радимом, обменявшись с воеводой дежурными вопросами о том, благополучно ли прошла ночь. С Альгидрасом Миролюб поздоровался менее сердечно, но все же довольно приветливо и совсем чуть-чуть насмешливо. Вот уж кто не был подвержен общему благоговению перед хванами. Альгидрас ответил вежливо-нейтрально. Так, что видно было — он не сказать, чтобы обрадовался княжичу, но побратима позорить не стал. Миролюб это отметил и коротко улыбнулся хванцу, потом обнял и поцеловал в висок сестру и, наконец, улыбнулся мне. Да так, что у меня не осталось и тени сомнений в том, что он рад меня видеть. Я улыбнулась в ответ. А что мне еще оставалось делать? Покосилась на Альгидраса, видел ли он, но он не смотрел в нашу сторону. Кажется, единственное, что его занимало в этот момент — короткий лук, который он сжимал в руках.

Лук Альгидраса оказался намного меньше лука Борислава и тех луков, которыми были вооружены стражники на стенах. А еще он имел четыре загиба, а не два. Все у него не как у людей…

Князь стоял поодаль, окруженный своими дружинниками. Со стороны казалось, что они просто беспорядочно столпились вокруг Любима в ожидании начала поединка, но я обратила внимание, что на самом деле его почти не было видно за широкими спинами в синих плащах.

Радим что-то сказал Альгидрасу и чуть толкнул того в плечо. Альгидрас вышел на середину поляны, и людское море заволновалось. Я ожидала, что будут приветственные крики, как на стадионе, но ничего подобного не произошло. Толпа просто гудела и волновалась, и видно было, что адресовано это не Альгидрасу. То есть, говорили о нем, но не с ним. Возможно, здесь было так принято, но я почувствовала себя неуютно. Ведь получается, что никто из них не выразил ему поддержки. Радим несколько секунд смотрел в спину побратима, потом нахмурился, что-то сказал Злате и пошел к князю, а мы остались стоять среди свирцев. Я, Злата, Добронега и Миролюб.