Сборник Наше отечество - Опыт политической истории (Часть 2) - неизвестен Автор

Массовые поломки оборудования, крайне медленное освоение новых механизмов, низкая культура труда основной массы рабочих -- вчерашних крестьян усугубляли общие трудности возведения заводов и фабрик, строительства поселков и городов. И хотя об ударниках первой пятилетки написано немало, вряд ли читатель быстро назовет двух-трех героев труда того периода. Зато легко перечислить новостройки конца 20-х начала 30-х годов: Днепрогэс, Уралмаш, Магнитка, Турксиб, Комсомольск-на-Амуре и т. д. А теперь попробуйте с такой же легкостью вспомнить бастионы индустрии, построенные во второй пятилетке или в третьей. Получилось?

Ситуация сразу изменится, как только заговорим о новаторах. Стаханов, Бусыгин, Гудов, Кривонос, Мария и Дуся Виноградовы, Демченко, Борин... Ничего удивительного нет. Теперь на всю страну гремел призыв "кадры решают все!" И уже со школьной скамьи дети запоминали имена первых Героев Советского Союза (звание ввели в 1934 г.), лучших стахановцев (движение началось в 1935 г.), покорителей Северного полюса, летчиков, проложивших маршрут СССР -- Америка, депутатов, избранных в Верховный Совет СССР в 1937 г., и т. д.

То был, конечно, не стихийный, а сознательно организованный поворот к человеку. Партия поднимала престиж

труженика, передовика производства, ударника колхозных полей. Приоритет остался за городом. В деревне все еще продолжалось крушение старого хозяйственного уклада, шла беспощадная ломка вековых традиций. Здесь наиболее болезненно сказались выселения и голод 1932-- 1933 гг. В промышленных же центрах миллионы людей повседневно приобщались к труду и быту производственных коллективов, к практике партийных, профсоюзных, комсомольских организаций. Горожанин, в отличие от крестьянина, имел паспорт, получал зарплату и продовольственные карточки, пользовался правом на нормированный рабочий день, на выходные, на ежегодный отпуск и т. д. Главное же -- он, как правило, был не просто свидетелем, но и участником созидательного процесса, что особенно важно было для молодежи, численно преобладавшей на большинстве заводов и фабрик.

Все это дало свои плоды. В строй вступило еще 4500 крупных предприятий. Подъем производительности труда (она выросла вдвое) стал решающим фактором роста производства, произошло усиление его интенсификации. Валовая продукция увеличилась в 2,2 раза при сравнительно небольшом увеличении численности рабочих и служащих.

Важным результатом продолжения политики индустриализации стал сдвиг в преодолении технико-экономической отсталости СССР. За годы второй пятилетки наша страна, по существу, прекратила ввоз сельскохозяйственных машин и тракторов, покупка которых за рубежом в предыдущую пятилетку обошлась в 1150 млн. рублей. Столько же средств было тогда истрачено и на хлопок, теперь также снятый с импорта. Затраты на приобретение черных металлов с 1,4 млрд. рублей в первой пятилетке сократились в 1937 г. до 88 млн. рублей. Торговый баланс СССР к исходу второй пятилетки стал активным и принес прибыль.

Фиксируя общие сдвиги и достижения, приходится признать, что широко известные выводы о досрочном выполнении плана второй пятилетки истине не соответствуют. Как и прежде, руководство вновь шло на приукрашивание общей картины, правильнее сказать, на искажение полученных результатов. По подсчетам экономистов, это относится не только к данным об увеличении национального дохода и подъеме материального уровня жизни трудящихся, их потреблении. Проанализировав 46 важнейших показателей плана, намеченного на 1933--1937 годы,

исследователи пришли к печальному выводу о том, что только по 10 из них задания были выполнены. Если же взять полный набор показателей, то уровень выполнения составит примерно 70--77 процентов.

Вопреки запланированному, промышленность группы "Б" не превзошла по темпам роста отрасли группы "А". Как и в первой пятилетке, лидером оставалась тяжелая индустрия. Все основные силы и средства направлялись сюда. Но именно так и хотел Сталин. Правда, на словах он охотно развивал тезис о росте благосостояния трудящихся. На практике же действовал иначе. Примечательны в этом отношении его замечания на статью Н. И. Бухарина "Экономика советской страны", подготовленную для печати в середине 30-х гг. Будем откровенны: статья напоминает панегирик в честь выдающихся достижений политики партии. Тем не менее Сталин посчитал, что автор не видит принципиальной разницы между фондами тяжелой и легкой промышленности, и он тут же проучил Бухарина. Суть индустриализации, соль проблемы, писал Сталин, состоит в развитии производства средств производства, во всемерном создании фондов тяжелой промышленности. Не менее симптоматично и другое наставление вождя: никто даже думать не должен, будто эта политика проводится за счет какого-либо ущемления группы "Б" или сельского хозяйства.

Как тут не вспомнить народную поговорку: чует кошка, чье мясо съела. Поговорка окажется вдвойне уместной, если мы расскажем о выступлении Генерального секретаря на совещании по вопросу о коллективизации, которое состоялось в июле 1934 г. Оно преотлично показывает сталинское видение взаимосвязи политики индустриализации и процессов реконструкции сельского хозяйства. Разбирая речи выступавших, Сталин особенно подробно рассмотрел предложение о строительстве в колхозах подсобных предприятий. "Вы знаете, чем это пахнет?" -- обратился он к собравшимся. И, не выбирая выражений, желчно разъяснил: "Для чего нам нужны колхозы? Для полеводства и животноводства. Если поставить вопрос о подсобных предприятиях, то о животноводстве забудут. Если вы хотите фабрики, заводы открыть, то это глупость. Откуда же вы рабочих получите в городах? Здесь другого источника нет, чтобы брать рабочих в город. Откуда вы их получите, если у колхозов дела пойдут лучше. А они пойдут лучше, и вы его палкой не вытащите из колхоза. Вы это знаете? У нас ведь страна, где безработицы нет,

излишних рабочих нет. У нас страна колхозная. Если колхознику дать вполне достаточную обеспеченность, то он никуда на завод не пойдет, а вот на подземельные работы их и на аркане не затащишь. А вы говорите о том, что в колхозе фабрики, заводы открыть".

Грозное предостережение "хозяина" произносилось в условиях, когда паспортный режим, введенный на рубеже 1932--1933 г., административной стеной отделял деревню от города, ибо паспорта предназначались для жителей городов и рабочих поселков. Даже после отмены в 1935 г. карточной системы, охватывавшей лишь горожан и обрекавшей крестьян на самообеспечение, положение последних мало изменилось. Труд колхозников деньгами почти не оплачивался.

Таким образом, прежний, давнишний взгляд на крестьянство не менялся. Деревня воспринималась прежде всего как поставщик дешевого зерна и массовый источник дешевой рабочей силы. С помощью налогов и административных мер к исходу 30-х годов единоличные крестьянские хозяйства как товаропроизводители практически были изжиты. Не успела деревня опомниться от репрессий и голода начала 30-х годов, как она попала под власть политотделов МТС, просуществовавших, правда, недолгий срок (1933--1934 гг.). В 1937 г. прокатилась волна выявления "кулацких банд". На рубеже 30--40-х гг. грянуло уничтожение хуторов; число ликвидированных достигло 816 тысяч.

Во имя чего же проводилась такая коллективизация? Помня о рамках данного очерка, посоветуем читателю найти работы историка Н. В. Тепцова, изданные уже в наши дни. Пожалуй, лучше других он сумел показать трагедию, вызванную попыткой перескочить через ступени зрелости сельской экономики, "обмануть" законы общественного воспроизводства, проигнорировать интересы самих производителей, т. е. крестьян. Разве это не классический пример подчинения экономики приоритету идеологии? Не здесь ли истоки многих бед, мешающих нормально кормить советский народ на исходе XX века?

Если же взглянуть на проблему глазами Сталина, политика коллективизации блестяще себя оправдала. Валовые сборы зерна упали с 73,3 млн. т в 1928 г. до 67,6 млн. т в 1934 г., а государственные заготовки соответственно выросли с 10,8 млн. т до 22,7 млн. т. Главная задача была решена. И можно забыть про "перегибы", скрыть от народа правду о голоде, недоедании, искалеченных судь

бах, объяснить это трудностями роста, происками классового врага... Железным остается довод: индустриализацию провели, войну выиграли. Знакомая логика -- сталинская. Помните, как генсек виртуозно подводил итоги первой пятилетки? Речь шла о тяжелой индустрии, колхозах, о темпах. Про человека даже не вспомнили. Точно так же суммировались результаты великого скачка в 1946 г. На первый план снова вышли данные о металле, нефти, угле, зерне и т. д. Как и много лет назад торжествовал принцип: не экономика для человека, а человек для экономики.

Российская история и прежде знавала нечто подобное. Вспомним времена Петра I. По образному выражению Ленина, он пытался варварскими мерами вырвать страну из варварства. Но царь не обещал народу светлого будущего, не утверждал, что жить становится веселее и лучше. Не брезгуя никакими средствами, Петр укреплял свою власть и создавал мощную империю.