Не будите Гаурдака - Светлана Багдерина

— А бывает смерть с возвратом? — дотошно уточнил, конспектируя речь бога, чародей.

Мьёлнир пасмурно зыркнул на книжника.

— Не привязывайся к словам, дед. Я имел в виду, что после смерти отряга душа его уходит в Старкад, если это был герой, и пал он с оружием в руках, и сюда, в Хел, если это был какой-нибудь ремесленник, крестьянин, или герой, скончавшийся старым и беззубым в своей постели. Но если смертный или бессмертный хотя бы дотронется до такой решетки, то дни его будут сочтены в тот же миг. И его, и его души.

— Она тоже умрет?! — ужаснулся Олаф.

— Да, — ровно кивнул громовержец. — Потому что это — не ваши елки-палки-железки, смертные. Это — пустота.

— Пустота?! — изумился Иван и принялся оглядывать друзей в поисках поддержки своему недоумению и удивлению. — Но пустота… она ведь нестрашная! Она просто… пустая!.. Как пустая комната, пустой кувшин…

— Пустая голова… — в пространство добавила царевна, но в ответ на четыре убийственных взгляда быстро уточнила: — Это я о себе.

— Пустота эта, и пустота в твоей, чужестранец, комнате — как снежная гора и снежинка… — неподвижно глядя перед собой, на переплетенные в замок пальцы, тихо заговорил Мьёлнир. — Как море и капля… Как березовый лист и Иггдрасил… Она втянет тебя, засосет и разорвет на миллиарды клочков, едва ты прикоснешься к ней хоть одним пальцем… Эта пустота — осколки Гуннингапа, зияющей бездны, бестелесной, но твердой, как самый твердый гранит, или чугун, и из которой в начале времен был сотворен Провидением Белый Свет, и ничто не может противостоять ей.

— Белый Свет был сотворен не Провидением, а… — начал было просветительскую лекцию[67] Адалет, но Сенька своевременно ткнула его в бок кулаком.

— В чужой монастырь со своим самоваром не ходят, — строго прокомментировала она ему на ухо свою попытку членовредительства. — Ну вот какая тебе сейчас разница?..

Волшебник упрямо дернул плечом.

— Любовь к научной истине — вот главное достоинство настоящего адепта магических наук, где бы он ни находил…

— …я тебя знаю…

Бесплотный голос прозвучал в ушах пленников пустоты неожиданно и странно, словно легкий порыв ветра обрел вдруг язык и разум и заговорил.

— Меня? — прекратил спорить и небезосновательно подивился Адалет.

Но сообщение имело другого адресата.

— …и я тебя знаю… — подул, слабо шевельнув волосы на грязных нахмуренных лбах, еще один ветерок.

— …и я…

— …и я…

— …и я…

— …ты — Мьёлнир…

— …бог грома и молнии…

— …Мьёлнир — громовержец…

Мьёлнир-громовержец приподнял голову и с подозрением прищурился на гипнотизирующе колышущуюся по ту сторону решетки массу цвета разведенного молока.

— Кто это? Шпионы Хель? Пришли поглазеть? Поиздеваться над дураком? Позлобствовать? — свирепо оскалился он, и рука его сама потянулась к рукояти тяжелого молота.

— …нет…

— …нет…

— …нет, что ты…

— …я не могу издеваться над тобой…

— …никогда…

— …ни за что…

— …ведь ты — Мьёлнир…

— Да, я Мьёлнир, ну и что! Какое вам дело?!.. Проваливайте отсюда!.. Пошли прочь!.. — свирепо прорычал бог и грохнул кулаком по земле.

Но тени, казалось, не слышали обидных слов, и призрачный ветерок продолжал шелестеть, гладя пылающие щеки и перебирая струны стонущих душ.

— …я помню тебя, Мьёлнир…

— …когда три недели не было дождя, стояла жара…

— …и посевы наши засыхали на корню…

— …наша деревня помолилась тебе…

— …а утром пошел дождь…

— …когда осенью вдруг после дождей ударили морозы…

— …и озимые наши могли померзнуть…

— …мы попросили тебя…

— …и за одну ночь выпало полметра снега…

— …он укрыл наш овес…

— …а весной он взошел дружно, и урожай был — сам-пят…

— …когда мы не успевали собрать посеянное, чтобы заплатить подать ярлу, моя семья обратилась к тебе…

— …и над поместьем ярла на неделю зарядили ливни…

— …он и его сборщики податей тонули на дороге в грязи…

— …а у нас было сухо…

— …и мы успели собрать весь ячмень до колоска…

— …а помнишь, однажды после дождика летним вечером на рощу опустилась стая саранчи…

— …утром они могли перелететь на наши поля…

— …и тогда погиб бы труд всего лета…

— …а мы пошли бы по миру…

— …но мы молились тебе, и принесли в жертву петуха…

— …а ночью молния ударила в сухостоину в роще…

— …и вся роща сгорела…

— …и саранча с ней…

— …а помнишь…

— …а помнишь…

— …а однажды…

— …а когда-то…

Один за другим и все вместе, то дополняя, то перебивая друг друга, тени шептали, говорили, кричали о том, что произошло десять, сто, триста, пятьсот лет назад, и голова строптивого бога поднималась всё выше и выше, а глаза начинали подозрительно блестеть.

— Они узнают его?..

— Они говорят?..

— А разве они могут?..

— А как же река Забвения?..

Изумлению злосчастных искателей Граупнера, позабывших под бесконечное перечисление дел сурового громовержца свою беду, не было предела.

Но больше всех поражен — причем, в самое сердце — был Олаф.

Его идеал, его идол, его божество, бесстрашный рубака, бесшабашный задира и бестрепетный храбрец, оказался тайным покровителем каких-то земляных червей, позорящих имя настоящего отряга?!..

— Мьёлнир?.. Это правда?.. Они и вправду?.. Ты взаправду?.. — только и смог потеряно, жалко выговаривать он, не в силах даже начать формулировать страшное обвинение дважды поверженному у него на глазах кумиру.

— Да, — гордо распрямился и кивнул сын Рагнарока.

— Мьёлнир… Но это же… они же… они же простые крестьяне!!!..

— А ты — простой дурак!!! — неожиданно рявкнул бог, и сын конунга отшатнулся, споткнулся и хлопнулся задом на обломок кирпича.

Лукоморцы и маг с трудом оторвали глаза от подошедших почти вплотную, но не касающихся зловеще поблескивающих черных прутьев призраков, окинули взглядом ставший им тюрьмой мертвый город, и ахнули.