Селеста 7000 - Александр Абрамов

— Я подготовил все материалы, профессор, — вежливо сказал Видер.

«Опять профессор», — удивился Рослов и тут же получил разъяснение.

— Брось «профессора», сынок, — поморщился Трэси. — Профессор — это учитель. Профессор я для таких же тузов с мошной, потому что больше их смыслю в передовой науке, вернее, в том, как выгоднее и лучше ее использовать. А ученых, которым я плачу, мне учить нечему. Им я приказываю.

— Слушаю, сэр.

— Отбросим и «сэра». Разговор на равных. Я спрашиваю — ты отвечаешь. Не понимаю — объяснишь. Только не забирайся в научные джунгли — я не магистр и не бакалавр. И не упрощай: читаю не только комиксы.

Игер-Райт помолчал, позволяя Рослову оценить положение: разговор пойдет о Селесте, об этом знают оба, и оба к нему готовы.

— Селеста — разведчик другой планетарной цивилизации. Таково всеобщее мнение, — начал Трэси.

— Не всеобщее, но бесспорное. И даже не планетарной, а, может быть, галактической.

— Значит, в любой момент собранная на Земле информация может оказаться в распоряжении этой цивилизации?

Видер подумал и ответил, скрывая недоумение:

— Теоретически — да. Но Селеста существует семь тысяч лет, если принять за основу наше летосчисление и правдивость высказываний. С не меньшей вероятностью можно допустить и большее долголетие: почему семь, а не восемь или сто восемь? А вдруг проблема надежности информария рассчитана не на тысячи, а на миллионы лет? Таких допущений можно сделать сколько угодно. Информация Селесты поступала и продолжает поступать по адресу его отправителей. Поступление информации прекратилось, но информарий не уничтожен. Цивилизация, создавшая Селесту, давно погибла, а селектор работает вхолостую. Ни одно из этих допущений не позволяет говорить об угрозе для человечества.

— А для частных лиц или организаций?

— При неуправляемых контактах — да. Даже для государств. Но угрозу можно предотвратить специальной договоренностью, как, скажем, ядерную войну.

— Не проще ли уничтожить сам информарий?

— Как уничтожишь нечто невидимое и невещественное? — удивился Видер. — Судя по опубликованным данным, Селеста даже не газ, а незнакомый нам вид энергии.

На этот раз Трэси ничего не спросил, он молча сосал сигару, позволяя Рослову читать его мысли: «Можно, конечно, раздуть кампанию, популяризирующую прямую или косвенную угрозу Селесты. Можно даже создать партию на этой платформе и протащить своего кандидата в губернаторы или в сенат. Потребуются крупные, очень крупные капиталовложения… А в итоге? Нуль. Можно пощупать лобби[6] в Вашингтоне. Продвинуть проект изоляции Селесты, подбросить его делегату в ООН, а под щитом изоляции попробовать легальные собственные контакты… Долго и дорого. Не окупится».

А вслух он спросил:

— Кто, по-вашему, возглавит контакты? Институт Мак-Кэрри? ЮНЕСКО?

— Едва ли, — усомнился Видер. — Думаю, выше. Может быть, даже непосредственно Совет Безопасности.

— С правом вето?

— Вето понадобится, когда правительство какой-нибудь страны попытается использовать Селесту в своих интересах. Уже поговаривают о создании особого цензурного комитета под эгидой ООН.

— Для политической информации?

— Не думаю, — покачал головой Видер; очки спрятали не очень почтительную усмешку во взоре. — Политическую информацию, — повторил он убежденно, — вообще исключат. Наверняка. Но иногда и научная может служить делам и замыслам, от науки далеким.

— Не глупо, — сказал Игер-Райт и спросил, как показалось Рослову, сам не веря в то, что спрашивает: — А, скажем, особые часы информации для экономического прогресса? Я имею в виду интересы коммерческих фирм.

Видер уже совсем невежливо усмехнулся:

— Вам, я думаю, незачем говорить о том, как трудно сейчас хранить коммерческие тайны. А с вмешательством Селесты тайн вообще никаких не будет. Вы можете представить себе последствия?

Опять не ответил Трэси, и опять Рослов услышал его безмолвный ответ: «Кто-кто, а уж я-то могу представить эти последствия. Мальчик прав: никаких „экономических часов“ тоже не будет. Но любой цензурный комитет составляется из людей, а стоимость любого из них исчисляется в долларах».

— Тогда забудем об этом, — сказал он вслух.

Видер искренне удивился:

— На что же вы меня ориентируете?

— На то, что сказал. Забыть о нашем разговоре и о Селесте.

— А институт Мак-Кэрри? Вы же хотели послать меня в секцию физиков. — В голосе Видера дрожало разочарование.

Живот Трэси всколыхнулся от смеха.

— И пошлю, — услышал Рослов. — Только ты забудешь об этом как можно прочнее. И никаких дневников и писем. Селеста снимает все документированные записи. И мысли, если их много. Но я перехитрю его. Решение будет принято сразу, без размышлений. Зря потраченное время, сынок, обходится слишком дорого. А виноватый заплатит.

Последней реплики Трэси Видер не понял, но понял Рослов. Игер-Райт оценивал бурно и бесполезно прожитую ночь: он не прощал и не простил. И когда Рослов увидел темные кресла амфитеатра и золотое небо в стеклянных полотнищах «переговорной», он тут же спросил:

«Слышал?»

В сознании откликнулось:

«Конечно».

«Как ты оцениваешь информацию?»

«Как сигнал опасности. В будущем».

«Трэси умен».

«Как враг».

«Ты уже научился отличать друзей от врагов, — засмеялся Рослов. — Не упускай его из-под наблюдения».

«Я не наблюдаю. Я улавливаю мысли, если они посылают волну достаточной для приема мощности».

«А если его решение будет внезапным?»

«Решение — уже мысль. Все зависит от ее интенсивности».

Селеста ответил и отключился. Рослов сразу почувствовал этот мгновенный и, как всегда, неожиданный обрыв связи. Шатаясь от усталости, он вышел на срез острова. Полицейский пропустил его без опроса, и Рослов подошел к белой глянцевой кромке скалы, где клубящаяся рыжая пена заполняла неширокую водную гладь между гаснущими на подводных коралловых волноломах высокими океанскими волнами и белым обрывом рифа. Позолоченная синева неба висела над ним, и где-то, высоко или низко, близко ли, далеко, в его чистейшей тиши таился «некто», невидимый и неощутимый, неподвластный ни природе, ни человеку, и все же не враг, а друг.

27. ЦЕПНАЯ РЕАКЦИЯ

Рослов застал Янину в слезах. На тарелках стыли гренки с поджаренной ветчиной, а в больших чашках — кофе по-варшавски, восхитительно приготовленный Яниной.

— Пришел… — всхлипнула она и перекрестилась мелким крестом у лица.