Пощечина - Кристос Циолкас

Он допил кофе, его рука упала на колени. Он покраснел. Он все еще был возбужден. Он смотрел на свою жену и пытался, тщетно, увидеть в ней ту девушку, что явилась ему во сне. Они давно уже не были близки. Он вообще давно уже не знал плотских наслаждений. Последний раз это было в борделе в Коллингвуде, где пьяная девица зло, без всякого энтузиазма пыталась его возбудить. А ему просто хотелось, чтобы она посидела у него на коленях, а он гладил бы ее длинные волосы и что-нибудь ей рассказывал. Ирония судьбы. Когда нужно было, тело отказывалось ему служить, а теперь оно безжалостно дразнит его. Как бы отреагировала Коула, если б он сейчас встал и предложил ей заняться сексом. В каких выражениях описал бы он ей свое желание?

Жена, я хочу тебя.

Она рассмеялась бы, проявила бы жестокость, как когда-то была жестока с ним мать — давным-давно, в другом мире: однажды утром, сдернув с него одеяло, она увидела, что его член выскользнул из дыры в трусах, и, смеясь, ткнула в него пальцем. На что тебе такой жалкий стручок? Смех матери разбудил братьев, и те тоже стали его дразнить. Раздели его догола, и он, униженный и разъяренный, плача, выскочил на улицу, на снег. Он спрятался в хлеву, пытаясь согреться среди коз. Ему хотелось умереть. Он хотел, чтобы все они умерли — и прежде всего, мать. Его бедная, голодная, любимая мама.

Что ж, она давно уже в могиле, давно умерла, как и та жизнь. Как тот мир. Манолис велел своему пенису успокоиться. Будь ты проклят, теперь-то ты мне на что? Они с Коулой никогда больше не будут жить, как муж и жена, никогда больше не будут спать вместе — в этом смысле.

Старость жестока, старость — непобедимый враг. Старость жестока, как женщина. Как мать.

В восемь часов вместе с Савой и Ангеликой приехала Елизавета. Дети влетели в дом. Сава наспех обнял дедушку с бабушкой, затем ринулся в гостиную, включил телевизор, сунул диск в DVD-проигрыватель. Они с Коулой сроду его не включали. Купили его для внуков. Ангелика была в плохом настроении. Устроившись у бабушки на коленях, она разразилась слезами.

— Что случилось, куколка?

— Сава меня ударил.

Елизавета устало чмокнула отца в щеку. Манолис тоже ее поцеловал. Они сдержанно поприветствовали друг друга. Так между ними повелось издавна, с тех пор, как она перестала быть ребенком. В его присутствии она держалась скованно, как и он рядом с ней. Настороженность у обоих вошла в привычку. Никто не хотел первым начинать спор. Потому что если они спорили, дело доходило до скандала.

— Сава тебя не бил. Я ведь предупреждала, чтобы ты не трогала его DVD.

Лицо девочки исказилось от ярости, стало почти что дьявольским.

— Он ударил меня.

Характером она пошла в мать. Та тоже была вспыльчива и обидчива, дулась до последнего. Манолис не обрадовался, осознав, что сценарий повторяется. Они кружили друг против друга, смущенные и, да, немного настороженные. Но он любил свою дочь и был уверен, что она тоже его любит.

Он состроил рожицу Ангелике, и та невольно рассмеялась.

— Как мой маленький ангелочек? Ты рада, что проведешь день вместе с яя и nanny?

Девочка вновь насупилась. Она еще не готова была сменить гнев на милость. Елизавета, пожав плечами, села рядом с отцом. Волосы у нее были длинные, жирные, с проседью. Манолис знал, что его жена обязательно сделает дочери замечание, скажет ей, что она должна следить за собой, должна молодиться. Что она выглядит как старая дева. Какой мужчина позарится на женщину с такой внешностью? Несомненно, она по-прежнему симпатичная, но ведь разведенная, с двумя детьми. Ей нельзя привередничать, нельзя распускаться. В общем, скажет ей все то, что не должна говорить. Все то, что разозлит Елизавету.

— Куда ты сегодня идешь?

— Я же говорила, — раздраженно ответила Елизавета, по-английски. — На конференцию.

На конференцию. Оба его ребенка вечно посещают какие-то конференции. Он понятия не имел, что означает это слово. Собрание? Почему его не проводят на работе?

— Это учительская конференция, папа, — более мягко добавила Елизавета. — Я помогла ее организовать. На ней будет обсуждаться проблема грамотности. — Ну вот, опять непонятно.

— Как помочь детям, которым трудно учиться читать и писать, — попыталась объяснить ему дочь.

— Будут усердно заниматься — научатся.

— Мама, не все так просто. Иногда у них просто нет такой возможности. Я же говорила, многие мои ученики из бедных семей или вообще растут без родителей…

— А где их родители?

Он заметил, как его дочь сделала глубокий вдох.

— В тюрьме, в больнице, умерли. Мало ли где.

Коула покачала головой, поражаясь безумию и эгоистичности современного мира.

— Тебе за это платят?

— Дают отгулы.

Коула фыркнула:

— Лучше б платили.

— Да, это было бы лучше, — рассмеялась Елизавета. Она сунула в рот рахат-лукум.

— У тебя есть время выпить кофе?

— Да, мама, спасибо.

Коула передала Ангелику Манолису. Малышка устремила взгляд через плечо деда в гостиную, где Сава, распластавшись на полу, смотрел фильм.

— Не хочешь посмотреть кино вместе с братом?

Девочка снова заплакала:

— Он меня прогонит.

— Ой, Кики, ради бога. — Елизавета проглотила сладость, с ее пальцев посыпалась сахарная пудра. — Все, мое терпение лопнуло. Иди в гостиную.

Девочка заплакала громче.

Манолис погладил внучку по лицу:

— Может, пойдем погоняем соседскую кошку?

— Не хочу.

— Пусть идет сюда, — крикнул из гостиной Сава. Слезы на лице Ангелики мгновенно высохли, она бегом кинулась в соседнюю комнату.

Елизавета повернулась к отцу:

— Спасибо, что согласились посидеть с ними.

— Что за глупости? Не надо нас благодарить, они — наши внуки.

— Я заберу их часов в восемь. Не возражаешь?

Он кивнул. К концу дня он выбьется из сил. Ему придется развлекать детей, Коула будет их кормить и ругать. После обеда он поведет их на прогулку. К концу вечера все будут зевать от усталости.

— Может, пусть останутся на ночь?

— Нет, мам, завтра утром за ними приедет их отец.

Лицо Коулы посуровело.

— Ну и как этот илифио[114], безмозглый кусок дерьма? Все без дела болтается?

— Мама! — Елизавета показала на соседнюю комнату. — Они же могут услышать.

— Вот и хорошо. Пусть знают, что у них за отец.

— Коула, заткнись, — приструнил жену Манолис.

Елизавета поблагодарила его взглядом. Коула поставила на стол закипевший кофе.

— В следующие выходные они ведь у тебя, да?

— Да.

— Чудесно. У твоего двоюродного брата день рождения. Рокко по Саве соскучился. Сэнди сказала мне по телефону.

— А Адам там будет? — перекрикивая телевизор спросил Сава.

— Конечно, малыш.

— А Лисси? — пропищала Ангелика.

— Разумеется, будет, — презрительно бросил ей Сава. — Раз Адам придет, значит, и она тоже.

Коула понизила голос до шепота:

— Ты говорила с братом?

Елизавета нахмурилась:

— На прошлой неделе.

— Спрашивала его про день рождения?

— Он придет, — сухим, уклончивым тоном ответила Елизавета.

— А индианка?

— У нее имя есть, мама.

— Так она придет?

— Нет.

Коула хлопнула рукой по столу:

— Вот ведь свалилась на мою голову. Каждый божий день я вопрошаю Деву Марию, за что моего бедного сына прибрал к себе индийский дьявол. За что?

Манолис покачал головой. Айша — умная, способная, привлекательная женщина и замечательная жена Гектору. И живут они хорошо. Неужели она этого не видит?

— Она не придет, мама.

— Из-за своей глупой подруги-австралийки? Та тоже корова.

— Гарри не следовало бить ребенка.

— Следовало, — крикнул Сава из гостиной.

Коула торжествующе улыбнулась:

— Видишь? Твой сын умнее тебя. Гарри следовало выпороть этого дьяволенка. Не ребенок, а чудовище.

— Дело не в этом.

Коула в изумлении всплеснула руками:

— А в чем же?

— Он ударил ребенка.

— Тот хотел ударить Рокко.

— Но не ударил же.

— Не ударил. Потому что у твоего кузена хватило ума помешать ему.

— В общем, она не придет. Мне Гектор сказал.

Коула глянула на Манолиса. Тот пожал плечами. Он тоже не мог этого понять. Узколобость Айши его удивляла. Гарри, конечно, дурак, что ударил мальчика, но ведь щенок заслуживал наказания. И потом, это всего лишь оплеуха. Всего-навсего. А в результате столько денег потрачено на адвокатов, на суды, на всю эту ерунду. Поколение его детей — просто безумцы. Им что, деньги некуда девать? Или, может, виновато его поколение? Избаловали своих детей. Избаловали?

Коула озвучила его мысли:

— Зачем-то обратились в полицию. Какая гнусность! — Она медленно покачала головой.