Калейдоскоп - МаксВ

– Мы вас боялись, – сказал Фаня, – Я и теперь вас боюсь.

– Ну да. Конечно, так и должно быть. Конечно, Дядюшка позаботился о том, чтобы вы нас боялись. Он был башковитый, этот механор. Понимал, что вам надо начинать с чистой страницы. Понимал, что ни к чему енотам таскать на себе мертвым грузом память о человеке.

Фаня сидел молча.

– А мы и есть, – продолжал Блиц, – не что иное, как память о человеке. Мы делаем то же, что он делал, только более научно. Ведь мы машины, значит, в нас больше науки. Делаем более терпеливо, чем человек, потому что у нас сколько угодно времени, а у него были всего какие-то годы.

Блиц начертил на песке две параллельные линии, потом еще две поперек. Нарисовал крестик в левом верхнем углу.

– Ты думаешь, у меня мозги заржавели? – сказал он, – Думаешь, чушь горожу?

Енот поёрзал на песке:

– Да я уже не знаю, что теперь и думать, – ответил он, – Все эти годы…

Механор нарисовал пальцем нолик в клетке посередине.

– Понятно, – сказал он, – Все эти годы вас поддерживала мечта. Мысль о том, что еноты были застрельщиками. Факты иной раз трудно признать, трудно переварить. Пожалуй, лучше тебе забыть то, что я сказал. Факты иной раз ранят душу. Любой механор обязан оперировать фактами, ему больше нечем оперировать. Мы ведь не можем мечтать. У нас нет ничего, кроме фактов.

– Мы давно уже перешагнули через факты, – сообщил Фаня, – Но это не значит, что мы ими совсем пренебрегаем, нет, иногда мы этим инструментом пользуемся. Но вообще-то, мы мыслим совсем по-другому. У нас главное – интуиция, жутерство, слушание.

– Да знаю... Вы не мыслите механически, – заметил Блиц, – Для вас дважды два не всегда четыре, а вот для нас – всегда. Иногда я спрашиваю себя, не слепит ли нас традиция. Спрашиваю себя, может быть, дважды два бывает больше или меньше четырех. Но никогда не могу с этим согласиться. Такие вот мы... Точнее говоря – такими нас задумал и создал человек.

Они посидели молча, глядя на реку-ленту на цветном поле.

Блиц нарисовал крестик в верхнем правом углу, нолик над центральной клеткой, крестик в средней клетке внизу. Потом стёр все ладонью.

– Никак не могу выиграть сам у себя. Слишком сильный противник.

– Ты говорил про термитов, – сказал Фаня, – Что они с некоторых пор совсем не тупые.

– А, да-да, – подтвердил механор, – Я говорил про человека по имени Федька. И, причём, он был совсем не раскин, не человек. Потому что раскин – это человек. И не еноты были организаторами...

Глава 3

Глава 3

Фаня, – рыхлый ком шерсти, костей и мышц, – лежал перед камином, вытянув лапы вперед и положив на них голову. Сквозь щёлочки глаз он видел пламя и тени. Тепло от горящих поленьев, достав его, распушило шерсть.

Но внутреннему взгляду енота виделся песок, и сидящий на корточках механор, а вокруг – холмы с гнетущим грузом лет.

Блиц сидел на корточках и рассказывал ему, а плечи его озаряло осеннее солнце… Рассказывал про людей, и про енотов, и про теримаго... Слово за словом ведал об одном деле, которое произошло ещё во времена легендарного Босяка, и было это давным-давно, ведь Босяк был первым енотом:

«...Жил-был один человек по имени Федька, человек-модификант, человек-титан, который двенадцать тысяч лет назад обратил внимание на термитов. И он задумался, почему остановилось их развитие, почему их дорога зашла в тупик».

«Может быть, это был голод, – рассуждал модификант, – беспрестанная необходимость запасать еду, чтобы выжить. Может быть, спячка, зимний застой, когда рвется цепочка памяти. И начинай все сначала, что ни год – термиты словно заново на свет появляются».

«И тогда, – говорил Блиц, поблескивая на солнце металлической лысиной, – Федька наугад выбрал один термитник, и назначил себя богом, чтобы изменить судьбы живущих в нём насекомых. Он засеял быстрорастущим дудаком пространство вокруг их жилища, так что им не надо было бороться с голодом. Выложил деревом тротуар, подсказав им дорогу к брошенной многоэтажке, в которой они могли устроить себе дом, тем самым избавив их от необходимости строить самим, и установил внутри пустого здания несколько додекаэдров, обеспечив это жильё теплом, так что у теримаго отпала надобность в зимней спячке».

И вмешательство помогло. В недрах отдельного, гигантского термитника эти тараканы мечтали и рассчитывали, как овладеть миром, недоступным их разумению. И наступали на этот мир с надеждой на успех и с верой в дело, недоступное разумению ни Енотов, ни механоров, ни людей.

Термиты делали успехи. Они мастерили тележки, и плавили металл. Но это были зримые успехи, ведь тележки катили поверху, а торчавшие из термитника трубы исторгали едкий дым. Чего ещё они постигли, чему ещё научились в глубине своих подземных ходов, никто не знал и не ведал».

Федька был сумасшедший, говорил Блиц. Сумасшедший… А может быть, наоборот?

Потому что однажды он взял, и взорвал динамитом тот самый термитник, а затем просто повернулся и ушёл, потеряв всякий интерес к будущему термитов.

Но они интерес не потеряли!

Увесистый брикет взрывчатки, до фундамента разрушивший многоэтажный термитник, толкнули теримаго на путь к величию. Заставили их бороться, чтобы отстоять завоёванное, чтобы стезя их снова не уперлась в тупик.

Встряска, говорил Блиц. Термиты получили встряску. И она придала им ускорение в нужном для развития направлении.

Двенадцать тысяч лет назад разрушенный, разваленный в хлам термитник, сегодня – могучая Постройка, растущая с каждым годом. Огромное, необычной конструкции здание, которое за какую-нибудь сотню лет заняло целый район, а еще через сотню лет займёт сотню таких районов. Постройка, которая будет разрастаться, занимая землю. Землю, которая сейчас принадлежит не термитам, а зверям.

Постройка… Не совсем это верно, просто с самого начала повелось называть его Постройкой. Ведь по-настоящему постройка – это укрытие, место, где можно спрятаться от холода и ветров. А зачем она термитам,