Misterium Tremendum. Тайна, приводящая в трепет - Полина Дашкова

– Папа, не сравнивай себя и его, с вас разный спрос.

– Вот новости! Интересно, почему? Потому, что его мать была прачкой, а я потомственный дворянин?

– Потому, что ты мой отец. И мне за тебя стыдно, впервые в жизни. Мне стыдно и страшно. Или ты надеешься одурачить этого лысого самозванца, как чекиста Кудиярова?

– Его одурачить трудно. – Михаил Владимирович усмехнулся и покачал головой. – Это не Кудияров. Совсем иной масштаб личности.

– Что ты станешь делать, если он потребует вливания?

– Он слишком умен, чтобы спешить с этим. Сейчас он хочет, чтобы я работал, продолжал опыты, и готов предоставить все необходимое. К тому же он человек нездоровый и мнительный, нуждается в постоянном медицинском наблюдении. Я нужен ему как практикующий врач, как диагност. Врачам-товарищам он не доверяет. Одного Федора ему мало.

– Но если все-таки потребует вливания? Что ты станешь делать?

– Буду тянуть время. Попытаюсь объяснить ему, что это невозможно. Вливание его убьет.

– Почему? Цисты спасли троих. Допустим, ты бы решился ввести их Кудиярову.

– Он бы погиб.

– Почему?

– Потому, что мозговой паразит не панацея.

– Но три случая подряд! Три спасенных человека!

– И ты кричишь об этом на весь дом, а потом еще будешь заявлять, что тебе за меня стыдно? Совесть, доброе имя. Хорошо, пусть к нам опять вселят уже не комиссара с барышней, а солдатню, морячков, человек десять. Их вселят, а нас вышвырнут, куда-нибудь в каморку с плесенью на стенах. Нет, каморка это роскошь. Сразу в подвал на Большой Лубянке. Давай начнем расклеивать листовки, добудем оружие. В следующий раз, когда меня повезут к кому-нибудь из них, я скажу: вы, сударь, подлец и злодей, дам пощечину и вызову на дуэль. Или уж лучше давай мы все умрем с голоду, в знак протеста.

– Папа, перестань, не передергивай! Я просто хотела сказать, что ты не должен лечить этого сумасшедшего. Кого угодно, только не его. В конце концов, ты не психиатр.

– Нет, Танечка, он не сумасшедший. Это было бы слишком просто. Он вменяем. Он ведает, что творит.

– Ну, тогда еще хуже. Он адское чудовище, инфернальный злодей.

– Экая новость! Злодей. И что дальше?

– Не знаю. Может, все-таки попытаться уехать?

– Перестань, – Михаил Владимирович поморщился и махнул рукой. – Миша – младенец, няня – старуха, ни золота, ни денег нет. Знаешь, сколько это стоит – уехать? Да и не дадут нам, даже за деньги. Придется выживать здесь. И ты, пожалуйста, запомни раз и навсегда. Не было никаких трех случаев. Ося, Лидия Петровна, есаул Пищик выздоровели сами, с Божьей помощью. А есаула ты вообще не знаешь, никогда не встречала. Не было ничего. И цист нет. Все животные погибли, банки разбиты. Ты поняла меня, Танечка?

– Да, папа.

Москва, 2007

Фрица Радела ждали в пятницу. Три отставных офицера ФСБ из службы безопасности Кольта заблаговременно получили его фотографии и подробное описание внешности. Но старику Агапкину показалось этого мало. Он потребовал, чтобы все трое вечером, накануне прилета объекта в Москву, явились к нему для подробного инструктажа.

– Ты тоже изволь присутствовать, – предупредил он Кольта, – будешь сидеть и слушать.

Петр Борисович пытался возражать.

– Зачем? Я же не должен за ним следить! Пусть каждый занимается своим делом. У меня и так за эти дни накопилась куча проблем помимо твоих сектантов.

– У тебя, Петр, нет сегодня более серьезной проблемы, чем похищение Сони. Я понимаю, ты устал, тебе в голову лезут разные подлые мыслишки, ты жалеешь, что ввязался во все это, ты даже готов махнуть рукой на Соню, на меня, на свою заветную мечту о препарате.

– Ты ерунду говоришь, – вяло возразил Кольт, – я делаю все, что в моих силах.

– Ничего ты не делаешь! Только и ждешь момента, когда сможешь слинять по-тихому куда-нибудь в Альпы или на Багамы, под предлогом нервного переутомления, и будь что будет. Но тебе не удастся спрятаться от них. Не надейся. Даже если ты больше не предпримешь ни единого шага, отзовешь в Москву Зубова и прикажешь ему накрепко забыть эту историю, они все равно не оставят тебя в покое.

– Почему? – жестко спросил Кольт и взглянул в тревожные блестящие глаза старика.

– Потому, что это их древний принцип. Нет возврата. Тот, кто вольно или невольно ступил на их территорию, должен либо погибнуть, либо стать одним из них.

– А ты? Разве ты не ступал на их территорию?

– Ступал, и не раз. Но я особый экземпляр. Крылатый змей – гарант моей неприкосновенности.

– О, Боже. – Кольт тяжело вздохнул и покачал головой. – Как же я устал от всей этой таинственной мифологической мути. Крылатый змей. Что-то новенькое. Объясни.

– Крылатым змеем они именуют нашего приятеля, мозгового паразита. Червяк для них божество. У меня в башке цисты, то есть яйца божества, поэтому меня они никогда не тронут. Ну и к тому же им интересно, сколько еще я протяну, как на меня подействует новая инъекция, если вдруг случай представится. Я вроде драгоценной подопытной крысы с человеческим разумом, с больным телом, но со здоровой крепкой памятью. Они считают, что я знаю много того, что им до сих пор неизвестно. И, должен признаться, в этом они правы. Ясно тебе?

– Более или менее, – кивнул Кольт, – ну а Данилов? У него нет никаких цист в голове. Разве он на их территорию не ступал?

– Никогда. Таня сделала все возможное, чтобы этого не случилось.

Кольт посмотрел на часы. Половина девятого. До прихода гостей осталось тридцать минут. Внизу, в машине, Петра Борисовича ждала Жанночка, пышная, страстная и молчаливая. Петр Борисович держал ее при себе уже несколько месяцев и называл «моя зверушка».

Елена Алексеевна Орлик улетела копаться в развалинах. Она была слишком далеко, Кольт скучал без нее, носил ее белый шарф на шее и даже в стирку не отдавал. Возможно, если бы их встреча в клубе имела продолжение, Петр Борисович теперь не нуждался бы в грубых привычных забавах. Но продолжения не получилось, и получится ли когда-нибудь, неизвестно.

А Жанночка всегда была готова к услугам. Зверушке удавалось пробудить и возродить к жизни хилую стареющую плоть Кольта, при этом никаких особенных усилий с ее стороны как будто и не требовалось. Все выходило естественно. Рядом с Жанночкой Кольт обретал веру в себя, сладкое чувство, что он мужчина, а не развалина.

– Ты, конечно, волен смотаться, – сказал Агапкин, – ты прав, каждый должен заниматься своим делом. Я не сомневаюсь, что твои люди – профессионалы, бездельникам и придуркам ты денег не платишь, да и Зубов наверняка отобрал для этой работы лучших. Но я очень советую тебе остаться и послушать.

– Что именно послушать? – спросил Кольт, беспокойно ёрзая в кресле.

Он сильно соскучился по простым здоровым радостям. Ему хотелось провести с большой теплой Жанночкой остаток вечера и ночь.

– Ты спешишь, Петр. Ты надеешься, что юная продажная плоть спасет тебя от депрессии? Это иллюзия. Ночь пройдет, наступит утро, и ты останешься все с той же своей мутной тоской.

– Что ты бормочешь? – разозлился Кольт. – Откуда ты знаешь?

– Тоже мне, бином Ньютона, – старик гадко хохотнул. – Ты неприлично ёрзаешь в кресле, губы облизываешь, ладошки потираешь, глаза у тебя стали томные. Успокойся. Она подождет. Я постараюсь не затягивать инструктаж. Пойми, наконец, тебе нужно знать все об этом сукином сыне Раделе, точно так же, как твоим людям. Но им это необходимо для успешной работы, а тебе – чтобы выжить и не свихнуться. Депрессия у тебя от неопределенности, от того, что ты чувствуешь опасность, но не понимаешь, откуда она исходит, кто и зачем хочет тебя уничтожить. Такого ведь раньше не бывало? Ты привык к ясности. Тебе всегда удавалось довольно быстро вычислить, кто против тебя играет, как его зовут, что ему нужно и сколько он стоит. Если ты останешься, у тебя есть шанс понять, не все, но кое-что. Поверь, ты сразу взбодришься, тоска отпустит, захочется действовать, драться, жить.

Словно в подтверждение этих слов затявкал Адам. Федор Федорович протянул руку, потрепал пса по кудрявому загривку, почесал за ухом, приподнял его морду и произнес:

– Ну, что, драгоценная моя развалина, вспомним старые добрые времена?

Пес энергично затряс ушами, завилял хвостом и издал протяжный звук, определенно выражавший радостную готовность, согласие, нечто вроде «О, да, да!».

Кольт подумал, что старцу приятно опять почувствовать себя разведчиком, разработчиком спецоперации, наставником. Он многие годы именно этим занимался – читал лекции, консультировал, сочинял шпионские легенды. Вот почему он так упорно добивается, чтобы Петр Борисович остался. Он готовит представление. Ему нужны зрители.

– Хорошо, – смиренно кивнул Кольт, – я буду сидеть, смотреть и слушать. Но ты хотя бы приблизительно можешь сказать, как долго эта бодяга продлится? Опять до утра?

– Не знаю. Возможно, все закончится быстро. Но на всякий случай ты свою подружку предупреди, чтобы не ждала тебя к ужину.