Донкихоты Вселенной - Александр Казанцев

Нельзя дать волю милосердию, повторить ошибку божественного Добрия, лишь призывавшего к Добру. Поборнику добра вместо мученической собственной смерти надлежит стать жестоким укротителем людских страстей, ибо человек в страстях своих хуже зверя, способного подчиниться только силе.

Долгие годы вынашивал, как военный стратег, свой план Горный рыцарь. И наконец настал день, когда он, отрешившись от всего, приступил к его выполнению.

Он передал свой замок и владения младшему брату О Джугию, а сам за непомерное по щедрости приношение церкви сразу был возведен в сан птипапия.

До святого престола оставался лишь шаг.

И он не уклонился от гнусного предложения отравителей, взявшихся освободить для него святое место в Святикане.

О "безвременной кончине" своего предшественника он жалел не больше, чем о срубленном дереве, мешавшем проезду кареты. Он и каменную стену пробил бы, чтобы не искривить пути.

Затянувшийся пост избиравших его птипапиев только разгневал будущего папия, но не ослабил его устремлений; даже в случае избрания кого-либо другого он счел бы себя вправе убрать и его.

Можно подумать, что новый папий - изверг, ужасный человек, между тем он был лишь воплощением самой религии, ее символом.

Брат его принял замок и обязательства в отношении окрестных горцев с философским спокойствием, ибо был философом, объяснившим по крайней мере себе все происходящее на свете.

В отличие от И Джугия, "низенького стратега", он был добродушным великаном непомерной физической силы, мирным вольнодумцем, таким же затаенным, как и рвавшийся к власти брат.

Его жена Лореллея была достойной его подругой не только поразительной красоты, но и редкой для их времени образованности. Она устроила в подвалах замка тайную, очевидно, колдовскую лабораторию, чтобы получать золото из других веществ, не страшась костра СС увещевания, слугам которой не дотянуться до Горного замка.

Столь же надменная, как и прекрасная, она овладела сердцами братьев-рыцарей, но выбрала младшего, философский склад ума которого пленил ее. А старший, отвергнутый ею, не распознавшей в нем его неповторимой силы, избрал путь, который привел в ужас обоих супругов.

И Скалию для порабощения мира нужны были исполнители. Палачи, слепые и жестокие, всегда найдутся, но умные люди, способные понять величие Зла, служащего Добру, редки, как алмазы восточных владык.

Сидя на балконе храма св. Камения во время диспута и выслушивая дерзкого монаха, И Скалий понял, что видит перед собой одного из тех, кто мог бы стать его соратником, если поверит в него. Папию ничего не стоило пошевелить пальцем - и слуги увещевания, переломав Лютому кости, вырвав раскаленными в огне щипцами внутренности, отправили б его очищенным от грехов в небесные дали блаженства. Однако возможность заполучить себе такого дерзкого и даже тайно понимающего его помощника побудила папия совсем к другим действиям. И он решил спасти Мартия Лютого, ограничившись лишь отлучением его от церкви, ибо, отлученный, отверженный всеми, он не будет опасен для всемогущего папия, тогда-то И Скалий и призовет его для великих дел.

Но мог ли И Скалий вообразить, как прозвучат его собственные мысли в горячих устах Мартия Лютого, произнесенные в огне уже гремевшей войны за френдляндский престол.

Дав возможность златослову Эккию вдоволь наговориться, изрыгая проклятия в адрес зловредного Мартия Лютого, И Скалий величественно поднялся к алтарю и завершил двухнедельный диспут, объявив, что цель его достигнута, ибо отныне всем ясно: идя на грех злодеяния, надо иметь в виду, что наказание настигнет тебя сразу в виде церковной пошлины за обязательное святое прощение. Не все окажутся способными оплатить его.

Затем И Скалий в страшных, повергших всех в ужас словах отлучил от церкви скверного инока Мартия Лютого, подлежащего ныне изгнанию из всех домов истых добриян, дабы псом смердящим околел в придорожном канаве.

Но когда во исполнение замыслов И Скалия гонец с его буллой об отречении Мартия Лютого от церкви помчался вслед за каретой, она была непостижимо далеко. К тому же осаждающие Орлан тритцы никак не желали пропустить гонца Святикана. Понадобилось вмешательство самого "короля Дордия IV", дорожившего отношениями с папием, чтобы грозная булла наконец была доставлена в Орланский собор для оглашения.

В Орлане, в замке престолонаследника Кардия VII, после очередного веселого пира, без которых Кардий обходиться не мог, он возлежал на царственной постели под балдахином в полном изнеможении после изощренных ласк своей прекрасной наложницы (наскучившую жену он давно сослал в монастырь) Лилии де Триель, которая, прильнув к нему, шептала на ухо:

- О мой возлюбленный король, прекраснейший и мудрейший. В Орлан прискакал папийский гонец с буллой самого И Скалия. Отлучен от церкви не то еретик, не то обманщик. Надо воспользоваться случаем и написать письмо о своей преданности Великопастырю всех времен и народов, умолять его о помощи в тяжких условиях борьбы с самозванцем Дордием, предателем родной Френдляндии, слуги захватчиков с мерзких Тритцанских островов. Выбор И Скалия между Дордием и истинным королем Кардием VII будет решающим поворотом в войне. Тритцы, истовые папийцы, не решатся продолжать осаду Орлана. Доблестные войска подлинного короля изгонят их из Френдляндии, и мы после законной коронации в захваченном пока тритцами соборе в Ремле торжественно вступим в прекраснейшую из столиц, несравненный Куртиж.

Кардию было приятно ощущать дыхание возлюбленной, но слова ее не затрагивали его усталого и пресыщенного ума, не способного ни к решениям, ни к действиям.

Он все бы отдал, лишь бы лежать вот так безмятежно в этой теплой надушенной постели, нежась в объятиях первой красавицы королевства, несравненной Лилии де Триель.

"И зачем только пытается она заниматься скучнейшими государственными делами. Это предназначено мужским умам, ни на что другое не пригодным. Красота должна служить блаженству - в этом ее высшее призвание!".

Дальше этих мудрствований Кардий был не способен мыслить.

Девица Лилия де Триель умела узнавать все раньше других. Когда в замке послышался шум, ей стало ясно, что явились священнослужители из Орланского собора нижайше умолять короля выслушать оглашение папийской буллы.

Проницательная красавица оказалась права.

Церемониймейстер двора, не осмеливаясь поднять глаз на королевскую постель под балдахином, попросил его всевластие прибыть на площадь перед Орланским собором, где уже собираются не только все горожане, но и преданные королю войска. Булла должна воодушевить их для отпора тритцам, грозящим разгромить город, не пропустив ни одного дома, ни одной из женщин.