Дом скорпиона - Нэнси Фармер

— Да! Мы смоем старую грязь и снова почувствуем себя хорошо. Быть чистыми хорошо!

— Быть чистыми хорошо,— повторили все мальчишки, кроме Матта, Чачо и Фиделито.

Для них это было в новинку.

— Давайте скажем еще раз, чтобы наши новые братья могли произнести это вместе с нами,— сказал Хорхе.— Быть чистыми хорошо.

— Быть чистыми хорошо,— повторили мальчишки — Матт, Чачо и Фиделито вместе со всеми.

— Наши умы и наша работа тоже могут покрываться грязью и тогда нуждаются в промывке,— продолжал хранитель.— Дверь, которую все время открывают и закрывают, не заедает, потому что петли никогда не ржавеют. То же самое и с работой. Если вы не отлыниваете,— он пристально посмотрел на Матта, Чачо и Фиделито,— у вас формируются необходимые навыки. Ваша работа никогда не заржавеет.

«Постойте-ка»,— подумал Матт.

Дверь на кухне у Селии использовалась весьма часто, но в сырые дни она разбухала, и, чтобы открыть, приходилось налегать на нее плечом. Однажды Тэм Лин так разозлился, что кулаком пробил в двери здоровенную дыру. Дверь пришлось поменять, и новая работала гораздо лучше старой. Но вслух Матт ничего не сказал, потому что не хотел остаться без завтрака.

— Поэтому если мы будем упорно работать и не станем отлынивать,— сказал Хорхе,— у нашей работы не будет времени запачкаться. Но наши мозги тоже могут наполниться пылью и микробами. Кто скажет мне, как держать мозги в чистоте?

Чачо хихикнул, и Матт пихнул его локтем. Сейчас его ядовитые реплики были нужны меньше всего.

Несколько мальчишек подняли руки, но хранитель не обратил на них внимания.

— Думаю, наши новые братья вполне могут ответить на этот вопрос. Что скажешь, Матт?

В тот же миг все глаза обратились на Матта. Он словно попал в перекрестье прожекторов Эль-Патроновой службы безопасности.

— Гм... я? — пролепетал он.— Я здесь совсем недавно.

— Но у тебя так много интересных идей,— вкрадчиво произнес Хорхе.— Будь добр, поделись с нами.

Матт лихорадочно перебрал в памяти все доводы хранителя.

— Может быть... держать мозги в чистоте нужно... так же, как дверь, чтобы она не заржавела? Если все время работать мозгами, в них не заведутся микробы.

Матту показалось, что это блестящий ответ, особенно если учесть, что вопрос обрушился на него, как гром среди ясного неба.

Однако, судя по тому, как напряглись лица остальных мальчишек, как вытянулись в некоем подобии улыбки тонкие губы Хорхе, ответ оказался неверным. Промашка...

— Нездоровые суждения, не направленные на благо народа, должны быть излечены самокритикой,— торжественно заявил Хорхе.— Кто покажет Матту, как это делается?

— Я! Я! — наперебой заорали мальчишки, вытягивая руки.

Хранитель выбрал одного — до самых ушей покрытого чудовищной сыпью. У всех мальчишек была плохая кожа, но этот, не напрягаясь, взял бы первый приз. Болячки торчали у него даже из волос.

— Давай, Тон-Тон. Начинай,— велел Хорхе. Лицо у Тон-Тона было словно размазанное о стену.

Если заглянуть в широкие ноздри, подумал Матт, можно увидеть, что творится у него в голове.

— Я, гм, сегодня утром подумал, не украсть ли, гм, еды,— вдохновенно признался Тон-Тон — Повар на минутку оставил котел без присмотра, и я... я... гм... хотел стащить блинчик, но... гм... не стащил.

— Значит, тебя посещали мысли, не достойные человека, заботящегося о всеобщем благосостоянии народа? — уточнил Хорхе.

— Меня... гм... да.

— Какое наказание должен понести человек, которого посещают запрещенные мысли?

«На каком языке они разговаривают?!» — недоумевал Матт.

Каждое слово было вроде бы понятным, но общий смысл сказанного упорно ускользал.

— Я... я должен, гм, перед следующим завтраком, гм, два раза прочитать Пять правил добропорядочного гражданина и Четыре принципа правильного мышления,— сказал Тон-Тон.

— Очень хорошо! — вскричал Хорхе.

После этого хранитель вызвал еще нескольких мальчишек, и каждый признался в разных диковинных проступках, например в том, что неправильно свернул одеяло или использовал во время мытья слишком много мыла. Наказанием были Пять правил добропорядочного гражданина и Четыре принципа правильного мышления. Единственным исключением стал мальчик, который сознался, что проспал целых три часа после обеда.

Хорхе нахмурился.

— Это серьезная провинность. Утром останешься без завтрака,— сказал он.

Мальчик понурился.

Больше руки не поднимались. Хранитель обернулся к Матту.

— Теперь наш новый брат понял, что такое самокритика. Может быть, он расскажет нам о своих недостатках?

Он ждал. Тон-Тон и остальные ребята подались вперед.

— Ну? — нетерпеливо подбодрил его Хорхе.

— Я не сделал ничего плохого,— сказал Матт. По комнате прокатился вздох ужаса.

— Ничего плохого? — Хранитель повысил голос— Ничего плохого?! А что ты скажешь о предложении вживить компьютерные чипы в головы ни в чем не повинных лошадей? А кто испортил мешок пластиковых полосок, предназначенных для плетения сандалий? А кто подбивал своих братьев отлынивать от работы, когда вам было поручено чистить креветочные чаны?

— Пластиковые полоски испортил я,— пискнул Фиделито.

Он был напуган до смерти, и Матт поспешно вставил:

— Он не виноват. Это я дал ему мешок.

— Вот теперь ты на правильном пути,— похвалил Хорхе.

— Но вырвало-то меня! — упрямился малыш.

— Ты не виноват, брат,— сказал хранитель.— Тебя сбил с правильного пути этот гнилой аристократишка. Сиди тихо! — гаркнул он, видя, что Фиделито намеревается и дальше брать вину на себя.— Остальные должны помочь этому аристократу увидеть всю глубину его заблуждений. Мы сделаем это потому, что любим его и готовы с радостью принять его в свой улей.

И тогда они накинулись на него. Все до единого — кроме Чачо и Фиделито — бросали в лицо Матту страшные обвинения. Он говорит как аристократ. И одеяло сворачивает по-чванному. И чистит ногти. И употребляет слова, которых нормальные люди не понимают. Все, о чем говорил Чачо — и намного больше,— летело в Матта, словно комья грязи. Его ранила не столько несправедливость обвинений, сколько злоба, которая за ними стояла. До этого Матту казалось, будто мальчишки относятся к нему неплохо. Он считал, что наконец-то попал в оазис — пусть суровый и малопривлекательный, но все-таки оазис,— где его приняли как равного.

И вот эти мечты лопнули, как мыльный пузырь. Они знали, кто он такой! Может, и не понимали, насколько сильно он от них отличается, но все же чувствовали, что он не из их среды. Его будут забрасывать грязью, пока он не задохнется под ее тяжестью.