Отыграть назад - Джин Ханфф Корелиц

Подойдя к туалетному столику и присев рядом с ним на банкетку, обитую таким же ситцем, Грейс рукавом блузки стерла пыль с зеркальных ящичков. Ее что-то смутно тревожило. Грейс по-прежнему хранила в столике мамины драгоценности, но не на виду, не на столешнице. Как и мама, она предпочитала скромные и неброские украшения: нитку жемчуга, обручальное кольцо. Большие и вычурные драгоценности, вроде брошей с крупными камнями неправильной формы, массивных ожерелий, оставались в зеркальных ящичках столика, куда Грейс заглядывала довольно редко. Она знала, что они значили для ее отца, дарившего их, и для мамы, получавшей подарки. Даже если она их никогда не надевала, а просто с нежностью рассматривала, словно любовные письма, – они были ей дороги так же, как и перевязанная лентой стопка конвертов, хранившаяся в особой отдельной шкатулке. Джонатан, которому было куда привычнее выражать свои чувства словами, нежели отцу Грейс, не испытывал нужды в драгоценностях для их подтверждения. На самом деле, за все время совместной жизни он подарил ей всего лишь одно украшение: обручальное кольцо с бриллиантом, которое купил в бутике на Ньюбери-стрит. Оно было скромным по любым стандартам: платиновое, от «Тиффани» с одним бриллиантом квадратной огранки «Принцесса». Классическое кольцо, похожее на те, что достаются по наследству. Джонатан не догадался подарить что-то жене по случаю рождения ребенка. (Если уж честно, то и Грейс тоже. Впервые она услышала довольно пошлое выражение «награда за роды», когда пару дней лежала с Генри в послеродовой палате.) Но если бы он и сделал ей подарок, то скорее книгу или произведение искусства, а не драгоценность.

Конечно, немаловажен был вопрос цены и стоимости. Пусть ни Марджори, ни Грейс не носили лежавшие в зеркальных ящичках украшения, которые ценились как семейные реликвии, однако вещи эти стоили очень дорого. По ее настоятельной просьбе, Джонатан включил их в договор на страхование имущества. А Грейс теоретически рассматривала их как возможное подспорье в будущем для оплаты обучения Генри в колледже или же для каких-то первоначальных взносов. Однако никогда не задумывалась о том, чтобы поместить их на хранение в банковскую ячейку. Она предпочитала хранить драгоценности здесь, рядом с собой, рядом с ними. Ей хотелось иметь некий храм долгой и счастливой семейной жизни. «Он никогда бы не посмел», – снова подумала Грейс, словно ее мысли могли изменить реальность, а затем открыла ящички.

Исчезло абсолютно все: браслет леопардовой расцветки с черными и желтыми бриллиантами, бриллиантовые сережки, которые Грейс надевала на благотворительный аукцион, сапфировое ожерелье и массивная цепочка на шею из грубых золотых звеньев, заколка-брошь в виде розового камня, который держали крохотные ручки из золота. Ящик за ящиком, где остался лишь воздух. Она пыталась припомнить украшения: красные, золотые, серебряные и зеленые. Все великолепные вещицы, которые отец долгие годы приносил домой, а мама намеренно не надевала, которые Грейс тоже не носила, но тем не менее любила.

Она то закрывала ящички, то снова их открывала, будто надеясь, что драгоценности, как по волшебству, вдруг окажутся на месте. Проделывать одно и то же, ожидая различных результатов? Грейс едва не рассмеялась. Разве только не безумцы так делают? Однако теперь ситуация немного прояснялась.

Предметы из книги, которая вовсе не книга… ну, эту потерю Грейс переживет. Браслет от Эльзы Перетти впивался в кожу. Жемчуга… она их любила, однако же – жемчуга и есть жемчуга. Уникальных и незаменимых среди них не было. Конечно, это не тот товар, который она могла пойти и купить хоть сейчас – финансы не позволяли. Но пустые ящички, лишь воздух там, где должны были лежать мамины драгоценности, – это уже слишком.

Грейс так быстро вскочила на ноги, что у нее внезапно закружилась голова, и пришлось ухватиться за край столика, чтобы не упасть. Затем она вернулась в коридор и открыла дверь в третью, самую маленькую спальню, которая в свое время служила отцу классической мужской «берлогой», единственным местом, где мама разрешала ему курить трубку. Там по-прежнему – по крайней мере так казалось Грейс – витал легкий аромат трубочного табака. В свое время они с Джонатаном надеялись устроить там комнату для второго ребенка и оставили все так, как было. Обсуждение как таковое не состоялось – Грейс никогда не умела начинать дискуссии, а Джонатан, уважая ее чувства, тоже не проявлял инициативу. Но постепенно комната по обоюдному молчаливому согласию приобрела иное назначение, хотя и без названия. Она превратилась в место, куда Джонатан отправлялся читать, работать с электронной почтой, иногда звонить родственникам своих пациентов, если ему не удавалось переговорить с ними в больнице. Строго говоря, ремонта и перестановок Грейс там не делала. На стенах появилось несколько книжных полок, где стояли старые номера «Журнала Американской медицинской ассоциации» и «Вестника Американского педиатрического общества», а также университетские учебники Джонатана. Несколькими годами ранее Грейс поставила туда комплект из мягкого кресла и дивана, которые разыскала в городе Гудзон (о котором Джонатан любил говорить, что тот «одновременно и всплывает, и погружается»). Там еще стоял компьютер, громоздкий настольный «Делл», за которым она видела мужа очень редко. Он, конечно, пользовался ноутбуком – кстати, тот тоже куда-то пропал. Рядом с системным блоком стояла коробка с историями болезней его пациентов – коробка с прочными ручками, из тех, в которых уносишь домой личные вещи, когда увольняешься с работы.

«Классная тут ловушка», – позволила Грейс признаться самой себе.

Ей не пришлось заставлять себя шарить в коробке. Или включить – попытаться включить – компьютер. Или открывать ящики. Или даже входить в его комнату. «Дальше я не пойду», – решила Грейс. Вернулась в коридор и плотно притворила дверь. И тут вспомнила о телефоне.

Она вернулась в комнату и открыла прикроватный шкафчик. Естественно, телефон лежал на прежнем месте, где его оставил Джонатан, за телефонными справочниками. Конечно же, аппарат полностью разрядился, даже индикатор низкого заряда аккумулятора – и тот погас. Она все-таки взяла его в руки, пытаясь сосредоточиться на кнопках и припомнить, как именно Джонатан держал его в руке и что делал с телефоном. Телефон был из серии с менее дружественным интерфейсом, с меньшим количеством автоматики, выполненный в космическом дизайне. Грейс, по крайней мере на три поколения отставшая от быстро мутирующего вида сотового телефона (и сопутствующих технологий), была даже не уверена, как снова включить аппарат. Но прекрасно понимала, что даже попытка это сделать означает перейти черту, которую она еще не пересекла, пройдясь по собственному дому и обыскав шкафы и ящики с принадлежавшими ей вещами. По