На всех хватит! - Андрей Уланов

— Ну что касается вас, уважаемый, — заметил Моргенау, — то я могу предположить, что ваша устойчивость к магическому действию глаз нашей прекрасной дамы вызвана тем, что вам поначалу пришлось испытать на себе действие… иных частей ее тела. А вот мистер Ханко…

— У мистера Ханко, — медленно отозвался проводник, — выработан иммунитет к чарам голубоглазых блондинок. Скажу больше — у него на них идиосинкразия.

— Крис, — укоризненно-насмешливо сказал Малыш. — Ты опять выпал из образа. Простой житель Пограничья не сможет даже выговорить последнее произнесенное тобой слово, а уж о том, чтобы догадаться о его значении, и речи быть не может.

— Профессор, — откашлялся капитан. — Вы экипируетесь вторым. Затем…

— Затем выбирает шкуру наш зеленый друг, — перебил Мигера проводник. — Потому как там, куда мы направляемся, он может пригодиться больше, чем десяток стволов.

— Да и еще, — добавил он. — Надо распределить всю поклажу. В горах лошади не пройдут.

— А ослы?

— Тоже. По крайней мере, четвероногие.

Иллика аэн Леда, подопытная мышка

Эпоху назад мои почтенные предки были большими оптимистами. Они свято верили в то, что ни одно низшее существо никогда не сможет постигнуть всю глубину письменного квенья. А буде какому-нибудь особо одаренному и упорному гному сей подвиг окажется по силам, то простейших иносказаний будет вполне достаточно для того, чтобы рецепт мощнейших заклинаний так и остался для непосвященного всего лишь очередным шедевром эльфийской поэзии.

В их оправдание можно сказать, что тогда эльфы вообще плохо знали людей.

Например, они ничего не знали о присущей людям — и, как выясняется, некоторым произошедшим от них существам — способности так называемого «позитивного мышления». А именно неудержимому желанию заменять необходимые компоненты более легкодоступными. Например, я готова была поклясться, что в исходном тексте заклинания «дубовый лист, влекомый холодным осенним ветром», в строфе «призрачная нить, соединяющая хмурое сразу-после-восходное небо Нимроэля с чуть-промокшей-и-тронутой-искорками-холода землей» имелась в виду паутинка паука, а вовсе не веревка, снятая с повешенного. Конечно, паутинка подходит далеко не всякая, лишь взятая в определенное время — три-четыре дня в году, — в лесу, при соответствующей погоде. Зато недостатка в веревках с виселиц человеческие маги навряд ли когда-либо испытывали.

Точно так же под «частью опоры, что в небе дождливо-туманном птице стремительной-серой-клином-летящей мчать помогает» подразумевалось перо дикого гуся, причем вполне конкретного подвида. Что же касается пера, приобретенного — вместе с потертой шляпой — неунывающим вампиром, то я испытывала большие сомнения, принадлежало ли оно хотя бы местной домашней разновидности вышеупомянутых птиц.

Ну а уж его намерение заменить основу — сплетенный из черенков опавших листьев коврик половинкой обгоревших ворот и вовсе… как говорят в таких случаях люди, не лезло ни в какие ворота.

Примерно в таком духе — ну, может, чуть более эмоционально — я высказала Николаю свои соображения по поводу его идеи, а заодно и прокомментировала его беседу с шерифом.

Разумеется, достойного ответа я не получила — не считать же за таковой встречный вопрос о наличии у меня собственных идей! Этот самоуверенный наглец… впрочем, надо признать, что от моих соплеменников мне приходилось слышать и куда менее деликатно сформулированные пожелания заткнуться и не мешать.

Но все равно обидно.

Я не питаю особых иллюзий по поводу того, как все происходящее выглядит со стороны. Для Юллы — а теперь и для Рысьева — их эльфийское высочество принцесса не более чем обуза, и весь мой жизненный опыт, как выяснилось, не стоит ничего за пределами родной пущи. При этом, если наша миссия закончится провалом, то виноватой окажусь именно я — ибо за Великую Миссию не может нести ответственность полукровка-стражница, а уж про вампира и вовсе никто не станет слушать.

Придя к этим неутешительным выводам, я встала — мои спутники не обратили на это ни малейшего внимания, полностью увлеченные друг другом, точнее горячим спором по поводу дальнейших перспектив нашего путешествия, — подошла к стойке и, кое-как вскарабкавшись на высоченный табурет, со всей возможной решительностью в голосе потребовала «чего-нибудь погорячее»!

Сказать, что моя просьба озадачила тролля, — значило бы не сказать почти ничего. Зеленошкурый Фредди впал в ступор на столь продолжительный срок, что я уж начала было беспокоиться, не спровоцировала ли я нечаянно процесс его окаменения.

Хорошо еще, что большая часть оставшихся в живых жителей Форестберга предпочитали проводить ночь в собственных жилищах — а то бы шерифу Валлентайну наверняка пришлось спасать меня из лап разъяренных завсегдатаев.

— Вы, мисс, — выдохнул Фредди четверть часа спустя, — однако, задали мне задачку! До сего дня я своим ассортиментом был вполне доволен, но вот что преложить столь утонченной особе — ума не приложу!

Мне стоило большого труда удержаться от соблазна перегнуться через стойку и хриплым шепотом потребовать: «Самого паскудного пойла, которое только сыщется в этом чертовом свинарнике!» — как это проделал час назад один из посетителей. Вместо этого я поправила капюшон плаща и, вздохнув, кротко попросила:

— Пожалуйста, дайте мне любой горячительный напиток, приготовленный без помощи алхимии.

— Хм, — прогудел тролль, занося лапу над затылком. Лапа застыла в нескольких дюймах от цели, и я было перепугалась, что Фредди опять выпал из реальности на четверть часа, но, к счастью, на этот раз процесс осмысления занял у тролля не больше двух минут.

— Щас, — пообещал он, запуская лапы куда-то под стойку. — Сделаем.

Манипуляции под стойкой сопровождались звоном, лязгом, дребезжанием и прочими звуками, заставившими меня припомнить известный афоризм насчет тролля в посудной лавке. В итоге на стойке появилась высокая глазурная кружка и целая батарея разнокалиберных бутылочек, в одной из которых я с удивлением опознала наш собственный — в смысле экспортируемый моим родным королевством — пурпурный бальзам.

— Од-минуту, мисс.

Первая вскрытая троллем бутылочка затопила салун волной травяных запахов, среди которых преобладали мята, лаванда, полынь и почему-то боярышник. Открывание второй — маленькой конусовидной бутылочки из темно-синего стекла с плотно притертой стеклянной же пробкой — сопровождалось мелодичным звоном и донельзя странным ощущением, словно сквозь меня пронеслась горсть ледяных пылинок.