Звезда запада - Андрей Мартьянов

— Увели, наверно, — глухо отозвался Видгнир. — Теперь я знаю, отчего Вендихо туманом землю здешнюю закрыл…

— Да, — грустно ответил монах. — Боги Асгарда ничего не могут рассмотреть и узнать. А будь люди Хейдрека христианами, Господь не допустил бы…

— А нехристиане что, не люди? — зло огрызнулся Торин. — Или им защита Единого не нужна? Да ну тебя!..

Отец Целестин обиженно замолчал, в глубине души, однако, признавая правоту Торина. Но ведь сказано в Святом Писании: «…всякая душа, которая не послушает Пророка того, да истребится из народа». [13]. Так кто прав? Конунг викингов или Моисей?

Чего уж теперь спорить… Мёртвых не воскресить.

Лес миновали без происшествий, не встретив ни одной живой души. Только птицы перекликались в ветвях сосен, громко обсуждая свои птичьи дела, да шныряли в подлеске мелкие зверьки, старавшиеся не показываться на глаза человеку. На корабельной стоянке ничего не изменилось, а Олаф, спрыгнувший с ладьи на берег при виде вернувшегося ни с чем отряда, сразу подошёл к Торину:

— Где Хейдрек? Вы никого не нашли?

— Нашли. — Конунг в двух словах рассказал о виденном в посёлке и затем ещё раз оглядел окрестность. — Олаф, во-он видишь справа ручей? Бери десяток людей, выставь дозор, а остальные пускай воды натаскают. Ночевать будем в море.

— Сделаю, — нагнул голову Олаф и тут же взялся за дело, отдавая команды хриплым голосом.

Наполнить бочки на корабле было необходимо — одна показала дно ещё неделю назад, а в другой пресной воды было едва ли на один день. Пятеро дружинников с бадьями направились к ручью под охраной рассыпавшихся по лесу лучников, а ещё несколько человек принялись скашивать выросшую у краев корабельной поляны траву — сено для лошадей тоже подходило к концу. Работа нашлась всем — даже отец Целестин таскал на «Звезду Запада» охапки свежей травы, на которую лошади набросились так, будто их год не кормили. Вечером, когда наконец всё, что нужно, было сделано, Торин велел браться за вёсла.

Кнар тихо отошёл от деревянной пристани и заскользил по гладкой воде прочь от недоброго берега. В полутора-двух лигах к юго-востоку виднелся тот самый длинный остров, мимо которого проплывали ночью, и Торин решил было высадиться и заночевать на нём. Потом раздумал — на корабле всё-таки безопаснее. Дальше четверти лиги от берега начинались большие глубины, и якоря не могли достать дна, а посему, отойдя в море, самое большее, на триста саженей, конунг велел сушить вёсла и встать на стоянку. Берег отсюда просматривался прекрасно: если что случится, всяко можно будет разглядеть, а вот стрелой из лука достать ладью уже невозможно. Только если…

— Как ты думаешь, лодки у дикарей есть? — Вопрос конунга относился к всё ещё дувшемуся на него монаху. Отец Целестин поднял брови:

— Почём мне знать? Может, и есть. А может, и нет.

Торин почесал в затылке, но всё же распорядился никому на ночь брони не снимать. И четверых на стражу выставил, едва солнце ушло за побережные леса.

Темнело быстро, а поднявшийся северный ветер нагнал облака, грязно-серой пеленой заслонившие только появившиеся звёзды. Сигню, не расстававшаяся с кошкой, которая была накормлена и напоена до отвала, заглянула в закуток монаха:

— Пора спать, отец Целестин.

Монах при последних лучах света заносил в хронику события прошедшего дня. Подняв голову, он посмотрел воспалёнными глазами на Сигню и чуть улыбнулся:

— Конечно, ложись. Мне совсем немного осталось. — Он раздражённо потряс бутылочку с чёрной краской, служившей ему чернилами. — Вот, кончаются. Я-то думал — надолго хватит…

Сигню давно уснула, когда отец Целестин отложил кипу листочков, спрятал писало в берестяной футляр и, задув лучину, выбрался наружу — подышать свежим воздухом на ночь. Было совсем темно, так как Торин запретил жечь факелы, и недалёкая земля казалась лишь немного темнее затянутого облаками неба.

На носу и корме негромко переговаривались дозорные. Монах расслышал гнусавый голос Гунтера, травившего сотоварищу по ночной службе байки про свои прошлые приключения. Что-то мягкое и тёплое коснулось ноги — кот тоже вылез на палубу, потёрся шеей о сапог отца Целестина, зевнул, потянулся и уселся рядом, уставившись зелёными глазами в воду. Всхрапнула одна из лошадей, стукнув по палубным доскам копытом, и опять затихла. Дружина спала на воздухе, некоторые ворочались от неудобства — попробуй-ка полежи на ветру в кольчуге. Торин богатырски храпел, широко раскинувшись возле наполненной водой бочки. Видно было, что левая рука конунга сжимает рукоять ножа у пояса.

— Ты чего бродишь? — Резкий шёпот незаметно подошедшего сзади Гунтера заставил святого отца вздрогнуть. — Или до ветру вышел? Тогда давай за борт…

Отец Целестин издал едва слышный стон. Полное отсутствие у германца какой-либо щепетильности в подобных вопросах его просто бесило. Монах сразу сменил тему разговора:

— Тихо пока?

— Да. Нигде и никого, — почему-то с сожалением в голосе ответил Гунтер и, постояв рядом ещё немного, отправился обратно. Отец Целестин не был настроен на беседу.

— Доброй ночи! — вполголоса сказал Гунтер с кормы. Монах ответил аналогичным пожеланием, пусть и терзало его острое предчувствие, что наступившая ночь будет какой угодно, но только не доброй или спокойной.

Он долго молился, вознося к престолу Всевышнего просьбы о спасении своей души, ибо, как считал отец Целестин, сейчас это самое «спасение» находилось под большим сомнением из-за возникшего перед ним неразрешимого философского вопроса: «Как я могу не верить в языческих богов, если я знаю, что они есть?» Ну действительно, как? Ведь после Исландии, плавания на «Звезде Запада», ведомой богом из Асгарда, явлений Одина и Тора нельзя утверждать, что они — «суеверие». А говорить так — значит говорить неправду, что тоже есть грех. И в то же время Вера Истинная непреложно утверждает: языческих богов нет и никогда не было. Это всё выдумки варварских народов, достойные лишь порицания и, чаще, наказания. Тупик, однако…

Излив небесам душу, отец Целестин троекратно осенил себя крестом и осторожно стал пробираться к своей норке. И тут…

И тут белый котище, доселе мирно сидевший рядом, выгнул спину и отчаянно зашипел, да так, что у монаха мороз по коже пошёл. Отец Целестин повернулся к берегу, всмотрелся во тьму и сразу же уловил несколько мелькнувших в лесу огоньков. Тотчас же истошные крики Гунтера и сторожей на носу кнара подняли всю дружину на ноги.

— Люди… — Моментально проснувшийся Торин оценивающе смотрел на берег, где кружилось не меньше десятка красноватых пятен факелов.