Сыновья и любовники - Дэвид Лоуренс

В темных глазах Мириам, обращенных на него, вспыхнул страх.

— Ты с ужасом отшатывалась от всего такого, и я заражался от тебя и тоже отшатывался, пожалуй, с еще большим ужасом.

Тихо стало в комнате. Потом Мириам сказала:

— Да, это верно.

— Нас связывает с тобой столько лет душевной близости. У меня такое чувство, что я стою перед тобой почти раздетый. Ты понимаешь?

— Думаю, что да, — ответила она.

— И ты меня любишь?

Она засмеялась.

— Не сердись, — взмолился Пол.

Мириам все смотрела на него, и ей стало его жаль; глаза его потемнели от муки. Жаль его; от их искаженной любви ему еще хуже, чем ей, ведь для нее плотская любовь никогда не будет важна. Неугомонный, он постоянно куда-то ее толкал, старался найти выход. Пускай поступает как хочет и берет у нее что хочет.

— Нет, — мягко сказала она, — я не сержусь.

Она готова была все ради него вынести, готова страдать ради него. Пол подался вперед, и она положила руку ему на колено. Он взял ее руку и поцеловал; но ему стало не по себе. Как будто он отказывается от себя. Приносит себя в жертву ее непорочности, которую, пожалуй, ни во что не ставит. Зачем страстно целовать ей руку, ведь это только оттолкнет ее, не оставит ничего, кроме боли. И все-таки он медленно привлек Мириам к себе и поцеловал.

Слишком хорошо они друг друга понимали, и ни к чему им было притворяться. Целуя его, Мириам смотрела на его глаза; они устремлены были в пространство, особое темное пламя горело в них, завораживало ее. Пол замер. И она почувствовала, как громко стучит сердце у него в груди.

— О чем ты думаешь? — спросила она.

Пламя в глазах дрогнуло, заколебалось.

— Я люблю тебя, об этом и думал все время. Просто я был слишком упрямый.

Мириам прильнула головой к его груди.

— Да, — согласилась она.

— Вот и все, — сказал он, голос его прозвучал уверенно, он целовал ее шею.

Потом она подняла голову и взглядом, полным любви, посмотрела ему в глаза. Пламя трепетало, будто пыталось от нее уклониться, и наконец угасло. Пол резко отвернулся. То была трудная минута.

— Целуй, — прошептала Мириам.

Он закрыл глаза и поцеловал ее, и обнимал ее все крепче и крепче.

Однажды, когда она полями возвращалась с ним домой, Пол сказал:

— Я рад, что вернулся к тебе. С тобой так просто, словно ничего не нужно скрывать. Мы будем счастливы?

— Да, — тихонько ответила Мириам, и на глаза ее навернулись слезы.

— Какая-то душевная извращенность заставляет нас избегать именно того, чего мы хотим; нам надо с этим справиться.

— Да, — согласилась Мириам и сама была ошеломлена этим «да».

Было темно, она стояла под склоненными ветками боярышника при дороге, и Пол ее целовал, и пальцы его скользили по ее лицу. В темноте он не мог ее увидеть, только всем телом ощущал ее рядом, и страсть захлестнула его. Он крепко прижал ее к себе.

— Когда-нибудь ты будешь моей? — пробормотал он, уткнувшись лицом в ее плечо. Трудно ему было.

— Не сейчас, — ответила Мириам.

Его надежды угасли, и упало сердце. Он помрачнел.

— Да, — сказал он.

И ослабил объятия.

— Мне нравится чувствовать твою руку вот тут! — сказала Мириам, прижимая его руку там, где она обхватывала талию. — Мне становится спокойно.

И Пол крепче обхватил ее талию — пусть успокоится.

— Мы принадлежим друг другу, — сказал он.

— Да.

— Тогда почему нам не принадлежать друг другу совсем?

— Но… — Мириам запнулась.

— Я знаю, я требую от тебя многого, — сказал он. — Но ведь для тебя это не так уж опасно… ничего похожего на гетевскую Гретхен. Можешь ты мне в этом довериться?

— Да, конечно, — тотчас уверенно ответила Мириам. — Дело не в этом… нет, не в этом… просто…

— Что же?

Она уткнулась ему в шею, горестно вскрикнула:

— Не знаю я!

Она, казалось, пришла в волнение, но словно и в ужас. Сердце Пола остановилось.

— Ты же не думаешь, что это противно? — спросил он.

— Нет, теперь нет. Ты ведь мне объяснил, что это не так.

— Ты боишься?

Мириам постаралась овладеть собой.

— Да, просто боюсь, — сказала она.

Пол нежно ее поцеловал.

— Ничего, — сказал он. — Тебе будет хорошо.

Она вдруг обвила его руки вокруг себя, вся сжалась как пружина.

— Я непременно буду твоей, — сказала она сквозь стиснутые зубы.

Сердце его опять бешено заколотилось. Он крепко обнял Мириам, губы его коснулись ее шеи. Она не вынесла. Отпрянула. Пол разжал руки.

— Ты не опаздываешь? — ласково спросила Мириам.

Он вздохнул, едва ли он услышал ее вопрос. Мириам ждала, ей хотелось, чтобы он ушел. Наконец он быстро ее поцеловал и взобрался на изгородь. Оглянулся, но только и увидел во тьме под склонившимися ветвями бледное пятно ее лица. Больше ничего от нее не осталось.

— До свиданья! — тихонько сказал Пол.

Она была сейчас бестелесна, лишь голос да смутно белеющее лицо. Пол отвернулся и, сжав кулаки, кинулся бежать по дороге; а когда оказался у ограды над озером, перегнулся через нее и, ошеломленный, загляделся в темные воды.

Мириам пустилась домой лугами. Людей она не боялась, не боялась пересудов; боялась одного — как все сложится у них с Полом. Да, если он будет настаивать, она ему уступит… но когда она потом думала об этом, у нее уходила душа в пятки. Он будет разочарован, неудовлетворен и тогда уйдет. Но он так настойчив, и важнее этой настойчивости, которой Мириам не придавала особого значения, был страх погубить их любовь. В сущности, Пол, как все мужчины, всего лишь хочет утолить свое желание. Но ведь есть в нем, есть и нечто другое, более глубокое! И этому она может довериться, несмотря на все его желания. Он говорил, что обладание — великое мгновение в жизни. Оно средоточие всех самых сильных чувств. Может быть, и так. Что-то в этом есть божественное; тогда, с Богом в душе, она покорится и пойдет на эту жертву. Он получит ее. И при этой мысли все тело ее невольно сжималось, словно готовое к сопротивлению; но чрез эти врата страданий Жизнь понуждает ее пройти, и она покорится. Во всяком случае, Пол получит, что хочет, а это ее глубочайшее желание. Она раздумывала и раздумывала, стараясь с ним согласиться.

Теперь Пол ухаживал за ней как возлюбленный. Часто, когда его бросало в жар, Мириам отводила от себя его голову, сжимала его виски ладонями и смотрела ему в глаза. Пол не выдерживал ее взгляда. Ее полные любви темные глаза, серьезные и пытливые, заставляли его отворачиваться. Ни на миг не позволяла она ему забыть. Опять и опять возвращала к мучительному чувству ответственности, и своей и его. Ни на миг нельзя расслабиться, ни на миг нельзя отдаться великому голоду, безликой страсти; его опять обращали в сознательное, мыслящее существо. Словно из самозабвенья страсти она звала его вновь к обыденности, к личным отношениям. Невыносимо! «Оставь меня в покое… оставь меня в покое!» — хотелось ему крикнуть; а ей хотелось, чтобы он смотрел на нее глазами, полными любви. Не принадлежали ей его глаза, полные темным безличным пламенем желания.

На Ивовой ферме уродилось великое множество вишни. На задах развесистые высокие деревья усыпаны были алыми и темно-красными подвесками под темными листьями. Однажды вечером Пол и Эдгар снимали ягоды. День был жаркий, и теперь в небе клубились тучи, темные и прогретые. Пол взобрался высоко на дерево, выше ярко-красных крыш дворовых построек. Под непрестанное постаныванье ветра дерево слегка покачивалось в волнующем ритме, который будоражил кровь. Пол, ненадежно примостившись на гибких ветвях, качаясь вместе с деревом и уже слегка опьянев, дотянулся до веток, с которых алые бусины вишен свисали особенно густо, и горстями рвал скользкие, прохладные ягоды. Он тянулся всем телом, и вишни, словно прохладные пальцы, касались его ушей, шеи, и их прикосновенье отзывалось вспышкой в крови. В темной листве рдели и открывались взгляду все оттенки красного, от золотисто пунцового до темно-багряного.

Заходящее солнце вдруг пробилось в разрывы туч. Груды золота вспыхнули на юго-востоке, в мягком желтом сиянии громоздились в небе над головой. Только что сумеречный и серый, ошеломленный мир охватило золотое зарево. Деревья, травы, отдаленные воды, казалось, очнулись от сумерек и просияли.

Мириам, удивленная, вышла из дома.

— До чего красиво! — услышал Пол ее медвяный голос.

Он глянул вниз. На ее запрокинутом лице вздрагивали слабые нежные золотистые блики.

— Как ты высоко! — сказала Мириам.

Подле нее на листьях ревеня лежали четыре мертвые птицы, четыре застреленных вора. Пол увидел свисающие вишневые косточки, совсем обесцвеченные, точно скелеты, плоть склевана дочиста. Опять он глянул вниз, на Мириам.

— Облака горят, — сказал он.