Последний долг - Пэппер Винтерс

и тяжёлому труду. Мы ткали и шили для высшего общества, не опускаясь до контрабанды, называя это тяжёлой работой.

— Ничего, скоро твой язычок тебе подрежут, — проскрежетала она.

— И как же? Вместе с моей головой, я полагаю?

— Ну и характер, — холодно улыбнувшись, ответила она.

— С волками жить… — вернула я.

Не склонюсь перед ней. Никогда больше.

Бонни раздражённо пыхтела, возясь с насадкой для маленького инструмента.

— Встань сюда.

Оглянувшись через плечо, я прикинула, сколько примерно времени займёт у парня, чтобы остановить меня. Хватит ли мне пары секунд, чтобы вспороть ей горло парочкой ножниц?

Держа план убийства в голове, я встала туда, куда попросила старая вешалка.

— Не двигайся.

Я стояла, не шевелясь, слишком поглощённая мыслями об убийстве.

Бонни взяла инструмент в трясущиеся, поражённые артритом, руки и включила его. Под аккомпанемент раздражающего звука старуха наказала мне снять перевязь и положить загипсованную руку на стол.

Боль от перелома немного стихла, а может просто мой организм устал сигнализировать, что в моём теле имеется повреждение. В любом случае, я сделала так, как она просила. Зачем пререкаться? Лучше сэкономить время.

Как лучше её кончить?

Перерезать ножницами ярёмную вену?

Может воткнуть кочергу в её гнилое сердце?

Или просто сжать пальцами её старческую шею и давить, давить, давить?..

Я вздрогнула, когда острые зубы лобзика вгрызлись в гипс, снимая жар и зуд. Бонни быстро разрезала его от запястья до локтя, но разжать трясущимися руками гипс быстро ей не удалось. Возраст не позволял, сил ей явно не доставало.

— Открой, — устало скомандовала она. На морщинистом лбу выступили крупные капли пота, а на коже проступили серые пятна.

Каждое движение давалось ей с трудом. Сердце ёкнуло. Она одной ногой в могиле. И я начала отсчёт.

Один.

Два.

Три.

Четыре.

Твёрдым движением руки я вскрыла гипс. Мысли об убийстве принесли душевный покой и равновесие. Поморщившись, скинула повязку, лишившись поддержки, что она давала.

Едва куски коснулись стола, Бонни незамедлительно собрала их, погрузив в ведро со смесью воды и уксуса.

Пошла реакция, вода забурлила.

Старуха перехватила мой взгляд.

— Позволь научить тебя паре вещей напоследок. Уксус растворяет гипс, и как только он осядет на дно, воду пропустят через сито, алмазы, что могли случайно затеряться, достанут со дна, промоют и подготовят к отправке в «Алмазную Долину». — Дай-ка мне остальное, — щёлкнув пальцами, продолжила она. — Я знаю, что в лангете спрятаны мешочки.

Пятнадцать.

Шестнадцать.

Семнадцать.

Восемнадцать.

Боль прокатилась по руке, как только я сняла пластиковую лангету и тканевую подкладку. На коже остались следы от складок ткани, и всё страшно зудело от гипса. Да и опухоль не спала. Зловещий синяк разлился кляксой всевозможными оттенками синего, чёрного и фиолетового.

Она быстро вынула алмазы, положив их рядом с ведром.

— Оказавшись в «Алмазной Долине», куда дальше они отправятся, как ты думаешь?

Потерев руку, я попробовала пошевелить пальцами. Они работали, но силы в хватке не было. И если выпадет шанс прикончить Бонни, мне придётся пройти через боль, и буквально заставить руку повиноваться. По-другому не получится.

— Так что ж, мисс Уивер? — Бонни хлопнула по столу ладонью. — Я задала вопрос. Ответь.

— Ох, прости. Ты, видимо, приняла мою незаинтересованность за внимание, — закатив глаза, ответила я. — Мне плевать.

— А так быть не должно, — ткнув пальцем в больное место, прошипела она. — Больно да?

Я отпрянула и попыталась побороть боль, ухватившись за край стола. Ужасная волна вертиго накрыла меня. Опустив голову, я прижала ноги к полу, пытаясь преодолеть головокружение.

Её усмешка рассеяла серую пелену, оставив ясное понимание, что секатор Бонни совсем рядом. Только руку протяни.

Лезвия.

Кровь.

Смерть.

Старуха не заметила, как загорелись мои глаза в надежде, и как я сосредоточилась на лежавшем поблизости оружии.

Она была слишком поглощена собой — напыщенная, словно павлин, только что хвоста не распушила, и взгляд её был прикован к мужчине у двери.

Указав на ведро и мешочки, Бонни сказала:

— Отнеси это вниз и убедись, что каждый алмаз учтён, — и, прищурившись, продолжила: — и если что-то пропадёт, я ведь узнаю. И как только камни упакуют и промаркируют, тебя осмотрят. Тщательно.

Слегка съёжившись, здоровяк вышел вперёд, явно не обрадованный предстоящей наградой за выполненный приказ.

— Слушаюсь, сударыня.

Дыхание перехватило.

Брат собрал вещи и вышел за дверь.

Она отпустила его.

Теперь мы одни.

Тридцать.

Тридцать один.

Тридцать два

Тридцать три.

Глупая. Глупая старуха Хоук.

Здоровой рукой я очень медленно взяла ножницы, зажав рукояти в кулаке.

Бонни даже не заметила. Слишком увлечённая собой и собственной важностью, она, вальяжно поднявшись, стряхнула крошки гипса с кроваво-красной юбки.

Кроваво-красный.

Тот же самый цвет она носила на игре в кости пару дней назад.

Гнев застил глаза, и я подняла секатор острыми лезвиями кверху.

— Ты недавно спрашивала, болит ли моя рука. Хочу задать похожий вопрос. Как думаешь, ты умрёшь, если это войдёт в твою пустую грудную клетку?

— Брось это, мисс Уивер, — попятившись назад, проговорила старуха.

Я двинулась на неё, размахивая своим оружием.

Бонни открыла рот, собираясь закричать.

Пятьдесят два.

Пятьдесят три.

В прошлый раз я упустила возможность.

Я была слишком медленна. Слишком слаба.

И сейчас не собиралась всё испортить.

И прежде чем она смогла издать хоть один звук, я бросилась в атаку.

Схватив каргу, я накрыла её рот рукой. Боль была настолько ужасной, что даже в здоровой руке ослабла хватка, и я чуть не выронила ножницы, но старуху не отпустила. Она споткнулась, но мне удалось удержать равновесие. Агония острым стеклом прошивала плоть.

— Ай-яй-яй. Думаю, нам