Вспомнить все - Вадим Тарасенко

– Ваше снятие своей кандидатуры будет объяснено желанием поскорее обрести нового пастыря для христианских душ в столь трудное для церкви время. – Видя, что Поддубный задумался, монсеньер Родригес торопливо зачастил дальше: – И реальной оценки своих возможностей. Ваш авторитет поэтому не уменьшится в глазах ваших сторонников.

«Они хотят абсолютной победы для своего кандидата. Хотят, чтобы его авторитет был незыблем. Авторитет, перед которым добровольно склонил голову даже ярый противник всяческих уступок исламу Иван Поддубный».

– И еще один момент, – тон испанца перешел на доверительный. – При Павле X, желая поддержать его начинания, вы вторым после него извлекли из себя чип сбора информации, тем самым лишая себя права на вторую жизнь. Нет, нет, мы уважаем ваши убеждения, – тут же торопливо добавил Родригес, видя направленный на него холодный взгляд русича, – но коль точка зрения покойного Павла X не будет больше являться официальной и будущий Папа Римский собирается отменить энциклику «О второй жизни», не разумней ли пересмотреть свои убеждения? Со своей стороны будущий папа обещает помочь своим авторитетом восстановить вам чип сбора информации, и, таким образом, вы получите вторую жизнь. Кардиналы ее всегда получали, – при последних словах испанский кардинал не смог сдержаться, и его губы дрогнули в непроизвольной довольной улыбке.

«Так, теперь мне еще предлагают стать предателем. Покрасовался перед телекамерами и на обложках глянцевых журналов: „Верный соратник Павла X Иван Поддубный не захотел отставать от своего учителя и друга и также вынул из себя надсмотрщика!". Красиво, эффектно! А когда друг умер, суетливо запихнул электронную гадость себе в голову вновь».

– Leonem mortuum etiam et catuli mordent[70], – тихо, как бы про себя, пробормотал русич.

– Простите, не расслышал, – с лица испанца не сходила дружелюбная улыбка.

– Передайте монсеньеру Миньону… – отчетливый, несколько даже агрессивный тон госсекретаря Ватикана вмиг согнал улыбку у его собеседника.

А в голове говорившего неожиданно раздался, как тогда, в уже далеком детстве, яростный рев труб с фрески «Страшный суд» Микеланджело, возвещавших о конце света. И под это звуковое сопровождение апокалипсиса в преисподнюю проваливаются грешники, раздавленные осознанием своей вины и неотвратимости ответа и расплаты. И самое страшное для них – взгляд Иисуса Христа – Высшего Судьи.

– …Передайте монсеньеру Миньону, что я не буду снимать свою кандидатуру, – еще громче продолжил русич. – А там пусть судит Всевышний. Это Его Высшее Право – судить.

Соединенные Штаты Америки. Дом Симпсонов.

21.00 по местному времени.

– Почему ты не посоветовался со мной! – выкрикнутая тонким фальцетом фраза взвилась вверх, ударилась об потолок и тут же рухнула вниз.

В серванте мелко задребезжала посуда. Вслед за ней завибрировали нервы у мужчины.

– Кто тебе дал право самостоятельно принимать такие решения! – новые слова с визгом метались по комнате, казалось, еще сильнее заставляя дребезжать посуду в серванте. – Ты, не посоветовавшись со мной, снял огромную сумму с нашей семейной карточки. И все ради какой-то собаки. Как ты мог!

– Грета, сколько раз можно повторять, что я это сделал ради нашей дочери, ради Ники!

– Зачем?! Ника в порядке. После проведенной психокоррекции она стала значительно лучше. Девочка сейчас проводит значительно больше времени за компьютером. Она за эти несколько дней поставила себе в компьютер развивающих игр больше, чем за весь прошлый год. Ника всего лишь несколько дней походила в школу, а учителя уже мне сообщают, что она очень изменилась.

– Еще бы не изменилась! После того, как у нее в голове потоптался самый мощный психокорректор, я удивляюсь, как она еще нас с тобой помнит!

– Не утрируй, Джон! Учителя говорят, что она стала более усидчивой, спокойной, больше не смотрит мечтательно в окна и не думает бог весть о чем, вернее о том, чтобы поскорей кончились уроки, и она бы побежала играть с этим псом!

А за окнами гостиничного номера неистовствовал Старый Верный. Могучее и красивое творение природы подбрасывало на несколько десятков метров в небо кубометры горячей воды и пара и своим низким гулом заставляло вибрировать все кругом.

– Усидчивой, спокойной… да она стала похожа на робота! Да, папа, нет, папа, спасибо, папа. А в глазах даже искорки радости нет, будто не десятилетний ребенок, а столетняя старуха.

– Это все твои фантазии, Джон. Слышишь, фантазии. И ради этих фантазий ты потратил огромную сумму денег! Подумать только, пятьдесят тысяч долларов! Если ты считаешь, что у детей должны быть животные, ты бы мог за сотню долларов купить ей великолепного кота, а не тратить такие деньги на клонирование пса, от которого был только вред!

– Я смотрю, тебя только деньги и беспокоят! Больше нечего!

– Потому что ты их мало зарабатываешь. Потому и беспокоят.

Семейный скандал докатился до своего стандартно-финансового финала и закончился также стандартно – раздраженным хлопаньем двери за выскочившим из комнаты мужчиной.

«Значит, Дик погиб. И папа только его клонировал. – Девочка, только что зашедшая в дом, замерла в коридоре. Где-то в глубине хлопнула дверь. – Папа снова поругался с мамой и выскочил в кабинет». Мозг автоматически легко дешифровал звуки не раз наблюдаемой сцены и так же легко вспомнил другую сцену… Дик, лежащий в луже крови, и слезы в его глазах. И несколько белых лепестков роз, пропитанных кровью, словно мягкий снег, спустившийся с небес…

Боль накатилась мгновенно, как тогда. Взбунтовавшийся мозг бушевал в выстроенной ему психокорректором клетке.

«Взрослые врут. Мама врала, что она не хотела смерти Дика, что все получилось случайно. Отец врет, что Дик не погибал, и хочет вместо него подсунуть мне клона. Ну зачем они все время врут!» – девочка развернулась и выскочила из дома.

– Джон! – мисс Симпсон рывком распахнула дверь в кабинет мужа.

– Что еще?

– Посмотри, который час!

– Десять вечера.

– А Ники все еще нет дома, и ее мобильный не отвечает! Несносная девчонка, она вечно его отключает! – В голосе Греты Симпсон было больше надежды на это, чем гнева. – Ты куда?

– Посмотрю возле гейзера, может, она там!

Лучи автомобильных фар, словно огромный циркуль, стали очерчивать дугу, в точности повторяя поворот дороги. Ели, кустарник, валуны, выхваченные на мгновение из мрака, тут же вновь погружались в ночь. В ярком свете в метрах двадцати от дороги мелькнуло какое-то белое пятно – цвет необычный для этих мест в это время года.