Самое красное яблоко - Джезебел Морган

– Напрасно пока вы ждете от меня чудес. Сейчас, как и прочих фир сидх, меня связывает старая клятва. Она утратит силу, только когда меня вновь увенчает корона предков.

Деррен облизнул губы и тихо уточнил:

– И тогда вам по силам будет их уничтожить?

– Жизни не в моей власти. – Гвинллед даже взгляд на него не поднял, все смотрел и смотрел на карту, пытаясь сопоставить с нею воспоминания Белого короля. Тогда я могла поклясться, что древний фейри тоскует о былом, но сейчас уже понимаю – нет, тогда он грустил лишь о том, что не видел, как меняется его земля. – Но я смогу окружить остров туманом и течениями, чтобы к берегам его не подошел ни один корабль. И туманами же ослепить сандеранцев, чтобы стрелять они не могли. Или опутать мороками – чтобы сами себя перебили.

В долгом молчании все снова изучали карту, с беспощадным равнодушием утверждавшую – в Каэдморе второй по величине гарнизон.

– Столица так столица, – с мрачным удовлетворением улыбнулся лейтенант.

* * *

Военный совет закончился после заката, когда в набежавших сумерках стало и вовсе ничего не различить, но долго еще резкие голоса Деррена и соратников разносились над лагерем.

Мне отвели отдельный шатер рядом с шатром Деррена, но я предпочла ускользнуть, чтоб не мешать никому. В стратегии я не смыслила и в лагере помочь ничем не могла, и потому чувствовала себя лишней. Почетная гостья, которая слишком уж задержалась. Уцелей поместье, Деррен уж поторопился бы меня домой отправить, не иначе.

Я нашла приют у корней ивы у излучины ручья, где уже отдыхала дивная леди. В другое время я поостереглась бы подходить к ней, но сейчас вместо чувств в груди осталось одно пепелище. Она взглянула на меня и жестом пригласила сесть, и в долгом спокойствии мы молчали, слушая песню ручья.

Ни одна из нас не желала бы лучшего собеседника.

Я и не заметила, когда она ушла, только вздрогнула, различив медленные, неуверенные шаги. Подошел Гвинллед, замирая на каждом шагу, опустился рядом – только руку протянуть. Ссутулился, как ребенок.

– Они решили напасть на шахты и колодцы, недобрая королева, – сдавленно произнес он, не поднимая глаз. – Атаковать всеми силами, чтобы сандеранцы привели подкрепление из столицы… чтобы небольшой отряд проник во дворец и убил короля. И короновал меня. Я не сумел их отговорить.

– Все равно останется охрана короля. Если Рэндалл уже прознал, что случилось с… Элизабет, – голос дрогнул, и горло пережало набежавшим рыданием, и не сразу я смогла продолжить, – то сандеранцев он от себя не отпустит. Даже если гарнизон покинет город, дворец будет полон стражи.

– Они все погибнут. Знают и все равно спокойно обсуждают, как и откуда атаковать. И все ради меня…

Так безрадостно это прозвучало, что я оглянулась на него. Как не вязались эти его слова с прошлыми! Не он ли говорил: «Если они любят своего короля, то почтут за честь умереть»? Разве не он желал слепой любви?

Гвинллед поднял на меня глаза, и они чернели провалами на бледном лице.

– А если я подведу их, недобрая королева? Если не справлюсь, даже не смогу власть захватить, не то что удержать? Если все смерти будут напрасными, как в той твоей сказке?

Я потянулась его обнять, вплела пальцы в черные пряди. Древний и благородный фейри говорил его голосом, но и его терзали страхи десятилетнего мальчишки. Стоило чаще напоминать себе это: хоть Гвинллед и вымахал выше меня ростом, хоть во сне не остановилось время для его тела, – оно остановилось для его разума. Лишь вчера для него явился Рэндалл из-за моря, лишь вчера я принесла ему отравленное яблоко, лишь вчера его покинули все, к кому он тянулся и кому доверял.

И немногим раньше – сестра его предала, чужой рукою ударив в спину.

Если он и чудовище, то самое милосердное чудовище в Альбрии.

– Ты справишься, Гвинллед, – прошептала я, и он приник к груди, как в детстве, когда пугался особо страшной сказки. – Теперь ты целый. Я смотрю на тебя и не знаю, кого же вижу – фейри или человека, моего короля или моего воспитанника?

– Это совершенно не важно, недобрая королева, кем бы я ни был – я твой. А память… она как за дымкой снов. Словно не обо мне.

– Ты справишься, – повторила я. – Потому что я верю в тебя. И те, кто готов за тебя умирать, тоже верят.

И потому что я не позволю, чтобы смерть Элизабет была напрасной.

Но этого я ему уже не сказала.

11

Старая клятва крепко держала фейри в узде, и потому их чары мало могли помочь. Провести нас дивными тропами, укрыть плащом тумана, отвести глаза случайным путникам – но не более того.

Нынче проникнуть в город было сложно – на воротах дежурили солдаты, и в свете фонарей ярко видны были их синие мундиры. И если через пригород и трущобы мы прошли легко, то внутренние стены – старой кладки, оставшиеся еще с незапамятных времен – так легко миновать не вышло бы.

– Контрабандисты бороды с досады рвут, – со смешком поведал Боусвелл, когда мы остановились в неприметном особняке недалеко от стен. – Едва начались волнения, как сандеранцы все ходы отыскали и перекрыли. Видать, у них в этом большой опыт.

Дом едва вмещал наш отряд – Гвинлледа, Боусвелла и десяток воинов, самых ловких, самых умелых в бою нечестном и безнадежном. И меня. Кажется, они и сами не понимали, зачем Гвинлледу такая обуза с собой, но за меня вступился Боусвелл, чей долг был от лица старых родов засвидетельствовать коронацию. Сказал – слово даже бывшей королевы имеет вес.

По веселым его глазам видно было, что и он готов умереть.

Имени его я так и не узнала.

Совсем рядом с домом склон круто уходил вниз – там текла Эфендвил, широкая и спокойная, уже за старыми стенами распадаясь на несколько рукавов. Все, что мне оставалось, – долго смотреть на воду и ждать условленного часа.

В атаку на шахту Деррен повел мятежников сам. Он сказал: полководец должен умирать вместе со своими людьми, иначе он не достоин уважения. Выживи, сказала я ему в ответ, королю еще понадобится толковый генерал. И теперь я могла только невидящим взглядом смотреть в окно и вспоминать его шутки и лукавые взгляды.

Дом принадлежал Боусвеллам – или их должникам. Все здесь было подготовлено для