Ночной соблазн - Элизабет Бойл

Дверь гостиной открылась, и Фенуик сунул нос в образовавшуюся щель.

– Миледи, к вам гость. Просит разрешения увидеть вас.

– Меня нет дома, – отрезала взвинченная до предела леди Уолбрук. – Ни для кого.

– Как прикажете, миледи, – ответил дворецкий, и, к полнейшему потрясению Гермионы, этот солидный и скорее всего единственный нормальный обитатель дома лукаво ей подмигнул!

Подмигнул?! Фенуик?! Неужели мир перевернулся?

– Итак, лорд Хастингс, на чем вы остановились? – спросила леди Уолбрук тоном, в котором каждый здравомыслящий человек расслышал бы опасные нотки. Графиню многие считали легкомысленной чудачкой, но когда речь заходила о ее детях, она превращалась в настоящую львицу.

– Да, как я уже говорил, – продолжал барон, неловко ерзая на кресле и бросая нервные взгляды в сторону матери, – я не могу жениться наледи Гермионе, потому что ее видели, мадам.

– Видели? – вскинула брови леди Уолбрук. – Что все это значит?!

– Ее видели сегодня утром на рассвете, – добавил лорд Хастингс.

– Я по-прежнему ничего не понимаю…

Тут вдовствующая баронесса не выдержала.

– Лорд Колкли видел ее на рассвете в обществе человека крайне сомнительной репутации! – взорвалась она. – Ваша дочь ехала с ним в его фаэтоне! Лорд Колкли, мой племянник, посчитал необходимым немедленно открыть глаза моему сыну на поведение его невесты, которую по праву можно считать особой легкого поведения!

Леди Уолбрук от неожиданности раскрыла рот, очевидно, настолько изумленная, что даже не сразу спросила Гермиону:

– Что ты скажешь на этот бред?!

– Я не припомню ничего подобного, – вполне правдиво ответила Гермиона.

Графиня кивнула.

– Видите? Это не могла быть Гермиона.

– Скорее всего она действительно не помнит, поскольку, как утверждает лорд Колкли, была пьяна до беспамятства!

Леди Хастингс величественно поднялась:

– Я не позволю пьяной шлюхе пачкать своим присутствием комнаты Хастингс-Мэнор!

Гермиона тоже вскочила.

– Я не была пьяна! – объявила она, пропустив мимо ушей «шлюху», потому что, если уж быть до конца честной, с радостью бы прогулялась по Гайд-парку в одной сорочке только ради того, чтобы в последний раз очутиться в объятиях Рокхерста.

– Потаскуха! – прошипела леди Хастингс и, ткнув пальцем в Гермиону, брезгливо прижала к носу платочек.

– Господи милостивый, неужели я опоздал? – спросил с порога лорд Рокхерст. – Прошу прощения, леди Уолбрук. Но я думал, что приехал как раз к репетиции. И что же вижу? Вы начали без меня! Умоляю, леди Хастингс, продолжайте ваш монолог!

Обе женщины неприлично вытаращились на незваного гостя.

Гермиона снова сморгнула непрошеные слезы.

Рокхерст жив! И совершенно здоров! Один его вид чего стоит! Совершенно неотразим в темном фраке и крахмальной белой сорочке с идеально повязанным галстуком. Высокая касторовая шляпа сидит на голове каким-то залихватским манером!

У Гермионы даже дух захватило.

Но что он здесь делает?

Первой опомнилась леди Уолбрук. Никто и никогда не являлся на репетицию в столь ранний час. Наоборот, все старались приехать как можно позже.

Гермиона сразу увидела, что ее добрая матушка побоялась отослать графа из страха, что тот не вернется. Но, учитывая происходящее, вряд ли его присутствие уместно!

– Боюсь, лорд Рокхерст, репетиция начнется не раньше четырех.

Однако граф как ни в чем не бывало проверил время по каминным часам:

– Как приятно слышать, что я не опоздал!

Отчаявшаяся леди Уолбрук встала и попыталась оттеснить графа к двери.

– Прошу простить, но ваш приход несвоевременен, милорд. Семейные проблемы, видите ли. Если соблаговолите приехать через несколько часов…

– Ничего не выйдет! – покачал головой граф и, обогнув ее, подошел к Гермионе и протянул ей руку. Глаза его сияли знакомым светом, который она так любила.

Девушка взяла его руку, и он прижал ее к груди.

– Я хочу репетировать сейчас, – сказал он ей. – И думал начать вот с этого.

Не успела Гермиона что-то ответить, как он ее поцеловал! И не просто прижался губами, а поцеловал по-настоящему, страстно и пылко.

Словно во всеуслышание объявил ее своей!

Гермиона, все еще не в силах поверить происходящему, вздохнула так счастливо, так сладострастно, что леди Хастингс свалилась на диван в глубоком обмороке.

Наконец он поднял голову и посмотрел ей в глаза.

– Я так рад, что они зеленые!

– Что именно?

– Твои прелестные глазки, – поддразнил он, целуя кончик ее носа.

– Я же говорила: в них нет ничего особенного.

– Тут я не согласен. Они великолепны, как и их хозяйка! Будь у меня возможность загадать желание, я захотел бы каждое утро, до конца жизни, просыпаться в свете их изумрудного сияния.

– Правда? – прошептала Гермиона.

– Это мое желание. И да будет так! – воскликнул он и снова ее поцеловал.

– Но послушайте, милорд… – пробормотал лорд Хастингс, – эта девушка не…

– Не ваша забота, – перебил Рокхерст.

На этот раз поцелуй длился еще дольше: Рокхерст в обычной своеобразной манере предъявлял на Гермиону права.

Отстранившись, он широко улыбнулся:

– Прошу прощения за то, что приехал так поздно, но оказалось чертовски трудно уговорить архиепископа согласиться выдать разрешение на брак, поскольку в церкви уже оглашали о твоей предстоящей свадьбе с другим. Твоя помолвка оказалась весьма некстати. – Он бросил на Хастингса уничтожающий взгляд, словно бедняга был виноват во всем случившемся.

– Но мне кажется, лорд Хастингс приехал, чтобы взять назад свое предложение, – заметила Гермиона.

– Совершенно верно, – нервно подтвердил барон, принимаясь махать под носом мамаши флаконом с нюхательными солями, протянутым леди Уолбрук.

Рокхерст, успокоившись на этот счет, снова стал целовать будущую невесту, прося ее стать его женой и шепотом обещая незабываемую брачную ночь.

– Лорд Рокхерст, что все это значит? – вмешалась наконец леди Уолбрук. – Опомнитесь! Вы целуете Калибана! В пьесе Шекспира Просперо ни разу не целует свое чудовище!

– Это мой вариант «Бури», – объявил Рокхерст. – И думаю, вы найдете финал весьма оригинальным.

Гермиона невольно подумала, что даже мистер Шекспир одобрил бы подобные изменения.

Эпилог

В доме графа Рокхерста на Гановер-сквер назревал скандал.

– Рокхерст! Рокхерст, где ты, черт побери!

Услышав раздававшийся на весь дом крик госпожи, слуги, находившиеся поблизости, поспешили от греха подальше удрать на кухню.

Когда в голосе леди Рокхерст слышались опасные нотки, все знали, что надвигается гроза. Правда, это бывало не так часто, но графиня, вероятно, считалась единственным в Лондоне человеком, который осмеливался противоречить графу, и… словом, подобные стычки неизменно оказывались чреваты последствиями.