Дочь того самого Джойса - Аннабель Эббс

class="p1">– Почему, как вы полагаете, Джорджо был любимцем вашей матери? – Доктор Юнг аккуратно набивает трубку. – Вы не станете возражать, если я закурю, мисс Джойс?

– Он был чудесным, тихим ребенком, а я все время плакала. Тетя Эйлин мне рассказывала. По ее словам, мама просто не знала, что со мной делать. Всем было известно, что мама больше любит Джорджо. Даже она сама мне об этом говорила. – Я невесело смеюсь и потираю рукава мехового пальто. Я сильно замерзла после путешествия на пароме через Цюрихское озеро. От резких порывов холодного ветра озеро заметно штормило, паром раскачивался, то вздымаясь вверх, то опускаясь вниз.

– То, что он съехал с квартиры на Робьяк-сквер, означало, что теперь все внимание ваших родителей принадлежит только вам? – Доктор посасывает трубку и выпускает маленькое облачко табачного дыма, которое зависает над его головой, как нимб.

– После этого я несколько ночей не могла уснуть. – Я делаю жест в сторону рукописи, раскрытой на столе у доктора, как веер. – Нам с Джорджо пришлось так много пережить вдвоем. Когда мы приехали в Париж – ему было пятнадцать, а мне тринадцать, – мы поселились в ужасном, кишащем вшами отеле в Латинском квартале. Мы думали, что это временная остановка на пути в Англию, к новой жизни, но этого так и не случилось. – Я замолкаю и рассматриваю свои руки. Какими старыми и корявыми они выглядят! Неровные, обкусанные ногти, кожа, на которой уже появились морщины. Я гляжу на красный блестящий шрам на большом пальце, но тут мое внимание привлекают предательские коричневые старческие пятнышки на запястьях.

– Сколько мне теперь лет, доктор?

– Вам двадцать семь, мисс Джойс. Что же было, когда вы переехали в Париж?

– Мы с Джорджо не знали французского и целых три месяца разговаривали только друг с другом. У нас не было ни друзей, ни знакомых. У меня даже собственной спальни не было. Если мне нужно было уединиться, я шла в комнату Джорджо. Школу я не посещала – и вообще посещать было некого. Баббо заканчивал «Улисса» и требовал темноты и полной тишины, и мы с Джорджо часами сидели в его комнате и изображали Чарли Чаплина.

Я снова замолкаю. Слезы наворачиваются на глаза, даже сейчас, после всего, что между нами произошло. Как же это получилось? Как такая тесная дружба, такая близость могла превратиться в нечто совершенно противоположное?

Я громко сглатываю слюну и продолжаю:

– Джорджо получил работу через одного из «льстецов» баббо. Стал клерком. Но сразу же ее возненавидел. Он говорил, что она невообразимо скучна, что ему тошно прислуживать и что это ниже его достоинства. Потом он перешел в «Американ траст». Ему пообещали двести франков в месяц после испытательного срока без оплаты. Баббо сказал, что эта работа может помочь ему достичь большего. Но Джорджо не выдержал испытательного срока. Он считал, что бесплатно рыться целый день в бумажках нудно и унизительно. – Я делаю паузу и смотрю на доктора. Он курит трубку и наблюдает за мной, всегда наблюдает своими поблескивающими, как монеты, глазами.

Затем он отодвигает кресло, встает и идет к окну. У него немного поскрипывают щиколотки.

– Пожалуйста, продолжайте, мисс Джойс. Я должен понять, что же вызвало разрыв между вами и вашим братом.

– Я всегда знала, о чем он думает. Иногда могла точно предсказать, что он произнесет в следующую секунду. – Я бессмысленно смотрю на заусенец и рассеянно размышляю, были ли это моменты ясновидения или просто результат многолетней дружбы и родства. Вдруг что-то вылезает из черного, затянутого паутиной, самого дальнего уголка моей памяти. Я пытаюсь схватить это, но оно ускользает, и мне начинает казаться, что по спине у меня ползают насекомые, маленькие черные муравьи. Мне очень хочется почесать спину, но доктор ждет, чтобы я продолжила, и я не желаю больше думать о ползающих по коже насекомых. – Когда к нам заходили «льстецы» баббо, они пробегали мимо нас, будто… будто мы были невидимками. Нас звали готовить и разливать чай. И тогда Джорджо подмигивал мне. Это был наш условный сигнал. Мы изобрели собственный язык – итальянский, смешанный с немецким и английским и чуть-чуть французского. И вот, после того, как он подмигивал, мы начинали очень громко разговаривать на этом тарабарском наречии. Это всегда сбивало «льстецов» баббо с толку – они не понимали ни слова. – Это воспоминание вызывает у меня улыбку, и я забываю о ползающих по спине муравьях.

– Значит, ваша связь была очень тесной, очень глубокой? – Доктор стоит у окна и любуется холмами и лесами за озером. Капли дождя стучат по стеклу. Из-за его плеча я вижу небо, затянутое черными, набитыми дождем тучами.

– Лишь деньги миссис Флейшман придали ему силы и… – я подыскиваю нужное слово, – и решимости совершить побег с Робьяк-сквер. Он женился не по любви.

– Вы считаете, что он женился только для того, чтобы сбежать от родителей?

– Я это знаю. – Я роняю голову на грудь и закрываю лицо руками. Как я могу объяснить то, что теперь известно мне наверняка: родители вцепились в меня крепче прежнего, когда Джорджо еще только познакомился с миссис Флейшман. Конечно, они за него боролись. Но миссис Флейшман оказалась настойчивой особой. И она была богата. Она тоже боролась за Джорджо, и в ее арсенале были деньги и определенное очарование. И эти же орудия она использовала, чтобы вернуться в круг «льстецов» баббо.

– Вы явно прогрессируете, мисс Джойс, и мне это очень приятно. Мисс Бейнс сообщает мне, что вы ведете себя спокойно, что у вас нет очевидных проблем с памятью.

– Так когда я смогу выйти отсюда, доктор? – Я поднимаю голову. – Я чувствую себя намного лучше.

– Когда мы докопаемся до воспоминаний, которые вы заблокировали, подавили. У меня появилась теория. Все началось с того, что вы ощущали себя эмоционально брошенной, еще будучи грудным ребенком. Потом вся жизнь вашей семьи вертелась вокруг доминирующей фигуры отца…

– Баббо вовсе не доминировал надо мной! Это мама командовала мной и решала, что мне надеть. Вы все неправильно поняли! – Я гневно смотрю на доктора Юнга. Этот глупец ничего не соображает!

– Вы правы, мисс Джойс. Ваш отец не авторитарная личность. Не тиран. Но ведь он держал все под контролем, верно? Вы сами говорили, что беспокоились о том, как мистер Беккет постепенно попадает под его влияние. Его чары, если угодно.

– Так это все, к чему вы пришли? Я приезжаю сюда уже два месяца, и это все выводы, которые вы сделали?

Я вскакиваю и хватаю с маленького столика свои перчатки и сумочку.