Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов - Николай Бахрошин

Перед тем как начать первую вису долгой драпы, Якоб-скальд всегда оглядывался на Рагнара. Тот кивал головой. Точнее, передергивал плечами, отчего голова, криво сидящая теперь на согнутой, окаменевшей загогулиной шее, согласно покачивалась.

После битвы с великаном Ети, мявшим морского конунга, как хозяйка тесто, голова у него смотрела не только вбок, но одновременно с этим снизу вверх, отчего взгляд его всегда казался пристальным и напряженным. Но голова — это еще полбеды. Рот цел, чтобы есть, целы глаза, целы уши, что еще? Дух и разум человека живет в его животе, знают все свеоны, сведущие в целительстве. Хуже, что левая рука, раздробленная железными пальцами великана, так и не обрела прежнюю крепость. Стала сохнуть по локоть, пока не стала совсем тощей и сморщенной, как ощипанная куриная лапа.

Волшебство, конечно, черное колдовство вошло в руку героя через великанью хватку и осталось в ней жить, понимали лекари. Пальцы заколдованной руки уже не могли ничего схватить и почти перестали двигаться. А как воину без левой руки, что держит щит? Да и лук одной рукой по натянуть, и тяжелой секирой сражаться тоже не будешь. Впрочем, его верная Фьери, из-за которой его когда-то прозвали Большая Секира, брошена ржаветь в диких лесах колдунов-поличей, что насылают на воинов великаном. Сам-то выбрался чудом…

Тот набег на восточные земли получился не слишком удачным. Много было сражений, но мало вышло добычи, Не удалось морскому конунгу на обратном пути ограбил, князя Добружа и опустошить его гард и казну, как он хотел раньше. Не до этого стало, да и ратных сил уже не хватало, Почти сотню воинов оставил он на Илень-реке вместе с двумя могучими драккарами, сожженными поличами.

Даже обидно теперь считать. Три зимы назад двенадцать деревянных коней покинули берега земли фиордов. Шесть сотен воинов, большая сила пошла в набег под его предводительством.

И что с ней стало? Двух драконов, что летели по гребням волн, споря с ветром, забрал к себе вместе с ратниками великан Эгир, хозяин морей, когда сварил в своем котле бурю. Ладно, с ним не поспоришь, ему под водой тоже нужны храбрые бойцы… Потом двух драконов сожгли поличи колдовским огнем. Это до сих пор обидно… Ладно, осталось восемь. А потом еще два остались в лесном краю. Князь Добруж честно расплатился за службу с дружиной конунга, он тоже боялся их железной силы. Но все равно мало получилось добычи. Поэтому Харальд Резвый, молодой ярл, чьи земельные владения были малы и скудны, а сокровищница наверняка бедна, решил со своими семью десятками ратников и двумя деревянными конями дальше служить за серебро лесному князю. Не захотел возвращаться домой без прибыли. Сам стал конунгом своей дружины на службе у князя.

— Охраняй князя хорошо, Харальд, — сказал ему на прощание Рагнар. — Потом я вернусь сюда, приведу с собой еще воинов, и мы вместе растрясем его закрома…

Резвый блеснул глазами, усмехнулся в густую черную породу, согласно покивал головой. На лежащего конунга он теперь смотрел сверху вниз.

Значит, двенадцать ушло, и только половина возвращалась назад. С малой силой, что осталась на возвращение, никаких подвигов совершить больше не удалось. Да и какие и его положении подвиги? Сам Рагнар вернулся из неудачною викинга примотанный к доске за грудь и голову, как кусок мяса, нанизанный для жарки на вертел. Так и лежал с доской, потом ходил, пока шея вновь не обрела крепость. Потом долго лечил заколдованную руку. Но ни заговорные мази, ни притирания, ни заклинания чародеев не смогли вернуть ей былую крепость.

Конунг испробовал даже старое средство, пытался вылечить ее жертвенной кровью. Примотав нож к бессильным пальцам, Рагнар, помогая правой, зарезал больной рукой десять отборных, здоровых рабов в священной дубовой роще Одина. Обильно полил красной водой жизни любимые деревья бога. Но и жертва Мудрейшему не помогла. Рука-предательница продолжала сохнуть. Сильное колдовство оказалось у диких поличей.

Однажды конунг окончательно разозлился, выпил без меры крепкого и густого греческого вина, раскалил на огне острый меч и отхватил засыхающий отросток до локтя. Обрубок еще долго потом кровоточил. Но кровь шла нормальная, хвала богине Эйр-врачевательнице, не синяя и не голубая, как у пораженных колдовскими чарами навсегда. Значит, колдовства внутри его не осталось, отсек удачно. Только это и хорошо.

Негодную руку потом отнесли в лес, подальше от дома, и там сожгли, на радость злобным троллям. Теперь, он слышал, воины иногда называли его Рагнаром Одноруким. Он знал, минует еще несколько зим, и старое прозвище Большая Секира забудется окончательно, а новое прилипнет, как второе имя.

Пусть их, думал он равнодушно, матерого медведя назови хоть лисой, хоть зайцем, от этого когти у него не уменьшатся. Сейчас Рагнар уже научился направлять щит обрубком, притянув ремнями и перекинув лямку через плечо. А на мечах можно рубиться и одной рукой. И одним мечом можно победить многие клинки, учил его когда-то старый Бьерн, бывший дядькой при юном ярле. Он тоже не вернулся из того набега…

Якоб-скальд уже пел, хриплым голосом складывая друг на друга, как камни, ровные строки восьмигранных вис. Неторопливо разворачивался рассказ, словно парус, что медленно разворачивается под порывами начинающегося ветра. Как конунг, попавший в засаду, пробился сквозь лесных колдунов. Как те озлобились на его храбрость и выпустили против него наибольшего великана, достающего головой тучи…

Конунг и сам заслушался рассказом о своем подвиге. Красиво пел Якоб. Хорошую драпу сложил скальд, наверняка лучшую драпу в своей жизни. Они все в свой черед уйдут к Одину, пировать за столами в чертогах Вингольи и Валгалла, а этот стих по-прежнему будет на устах героев, думал Рагнар. Останься жив мальчишка Домар, щедро вспоенный божественным медом стихосложения, и тот не сочинил бы лучше.

Конечно, все было не так, как рассказывал теперь Якоб-скальд, признавался сам себе Рагнар. Но кто сказал, что драпы и флокки должны отражать все, как есть? Как вода в озере отражает склоненное над ней лицо старика, со всеми язвами и морщинами? Не вода, а гладкое серебро, куда смотрится, любуясь собой, лицо красавицы, — вот что такое стих. На серебряное отражение всегда приятно смотреть, оно делает человека правильнее чертами и чище лицом…

Так размышлял конунг, сидя во главе стола на мягком троне какого-то западного короля, что привез из викинга еще отец Рорик по прозванию Гордый, погибший уже давно в земле куршей…

Там, в лесу поличей, три зимы назад, Рагнар пришел в себя среди ночи, растрепанный лесным великаном, как солома ветром, но почему-то до конца не убитый. Брошенный на траве, как куча ненужной рухляди. Боги спасли любимого воина, отвели глаза великану, не иначе.