Монастырь - Вальтер Скотт

— Нездешний дух! — смело начал Хэлберт Глендининг. — Бесполезно угрожать тому, кто свою жизнь в грош не ставит. Смертью грозит мне твой гнев. И все-таки я не думаю, чтобы ты захотела или могла меня уничтожить. Я не подвержен тому ужасу, который вы, призраки, внушаете обыкновенным смертным. Душа моя избавилась от страха, познав отчаяние. Если небо, как ты сама говоришь, о нас, людях, больше заботится, чем о вас, мое дело взывать к тебе, а твое — откликаться. Ведь я существо высшего порядка!

Пока он говорил, Белая дама не сводила с него сурового и гневного взора. Лицо ее как будто не изменилось. но приобрело не свойственное ему ранее напряженное и мрачное выражение. Глаза сузились и засверкали, легкая судорога пробегала по ее чертам, и, казалось, призрак вот-вот превратится в нечто отвратительно-страшное. Такие лица представляются горячечному воображению курильщиков опиума, сперва поражая их своей красотой, а затем внезапно превращаясь в страшных уродов.

Однако, когда Хэлберт заключил свою отважную речь, перед ним вновь стояла прежняя Белая дама, с тем же печальным выражением на бледном, спокойном лице. А он ожидал, что ее волнение закончится какой-либо ужасающей метаморфозой. Скрестив руки на груди, видение отвечало ему:

Дерзкий юнец! Удача твоя,Что встретился ты со мной у ручья,Что сердце твое не дрожало,Что храбрость прочь не бежала,Что не был ты страхом объятИ вынес ты гневный взглядБелой дамы из Эвенела!А вздрогнул бы ты хоть на мигИль робко взором поник -Прочь душа бы твоя отлетела.Хоть во мне все небо голубое,И в жилах кровь течет росою,А ты — лишь праха темный след.Ты говори — я дам ответ!

— Объясни же мне, — спросил юноша, — благодаря какому наваждению произошла такая перемена в моем сознании и в моих мечтах, что я перестал думать об оленях и собаках, о луке и стрелах, что теперь душа моя отвращается от всего, что раньше привязывало ее к этому тесному ущелью? Отчего теперь вся кровь во мне закипает при одной мысли о ненавистном человеке, у стремени которого я бы в свое время бежал целое утро, радуясь каждому его милостивому слову? Почему теперь я жажду общения с принцами крови, рыцарями и дворянами? Неужели я тот самый человек, который еще вчера спокойно прозябал в неизвестности, а сегодня воспрянул, горя честолюбием и желанием славы? Скажи, ответь мне, если можешь, откуда такая перемена? Околдован ли я, или я раньше находился во власти чар? Я чувствую, что теперь я совсем другой человек, и в то же время сознаю, что это по-прежнему я. Скажи, открой мне, не твоему ли влиянию я обязан этим превращением?

Белая дама отвечала:Всесильный чародей объялВесь мир своею мощью:Орла над грудой горных скалИ горлиц в темной роще.В людских сердцах свою игруВедет властитель строгий:От блага к злу, от зла к добруВ лачуге и в чертоге.

— Не говори так загадочно, — взмолился юноша, краснея до того, что его лицо, шея и руки побагровели, — дай мне яснее понять твои слова.

Дух продолжал:

Твоим сердцем завладелОбраз Мэри Эвенел!Гордеца берет досадаОт презрительного взгляда.Да, мечтою ты объятВстать к могучим, к мудрым в ряд!Жребии низкий отвергая,Все забавы забывая,В стан бойцов ты хочешь встать:Счастье взять иль жизнь отдать!Сердце ты свое спроси-ка,И оно в тоске великойСкажет: «Вечный твой удел -Образ Мэри Эвенел!»

— Скажи же мне тогда, — отвечал Хэлберт, в то время как краска по-прежнему заливала ему щеки, — скажи, ты, открывшая мне то, в чем я до сей поры сам не смел себе признаться, как мне объяснить ей мои чувства, как мне сообщить ей о моей любви?

Белая дама отвечала:Не спрашивай меня,Не разрешу сомнений я!Мы созерцаем терпеливоСтрастей приливы и отливы,Всех чувств блистательный парад…Так северным сияньем взглядПленен, когда лучи сияютИ в небе радугой играют,И оторваться — силы нет!Но словно лед полярный свет.

— Но ведь твоя собственная судьба, — возразил ей Хэлберт, — если только люди не ошибаются, тесно связана с судьбою смертных?

Видение отвечало:Таинственные узы наше племяСвязуют с поколением людей.Звезда взошла над домом Эвенелов,Когда нормандец Ульрик в первый разСебе присвоил, принял это имя.И вот звезда, в зените засияв,Роняет вниз слезу росы алмазной,И падает она сюда, в ручей…И Дух возник из этого потока:Он сроком жизни с домом ЭвенеловИ с царственной звездой навеки связан.

— Говори же яснее, — молвил молодой Глендининг, — я совсем перестал тебя понимать. Скажи мне, что связало твою судьбу с домом Эвенелов? И прежде всего открой мне, какой рок преследует этот дом?

Белая дама отвечала:Взгляни на пояс мой, на нить златую!Она легчайшей паутинки тоньше -Когда бы не заклятие на ней,Она б мой белый плащ не обвивала.Сперва была она тяжелой цепью,Какою мог быть скован и Самсон,Пока его коварно не остригли.Но эта цепь все тоньше становиласьС падением величья Эвенелов…Когда же нить истертая порвется,В стихиях мира вновь я растворюсь.Не задавай ты мне вопросов больше,Мне звезды запрещают отвечать!

— Ты умеешь читать по звездам? И можешь сказать мне, что будет с моей любовью, если ты не в силах ей помочь?

Белая дама снова отвечала:Блиставшая над домом ЭвенеловКогда-то ярко, меркнет уж звезда…Она тускнеет, как фонарь с рассветом,Когда уходит сторож с маяка.Печальное, зловещее влияньеНеумолимо, пагубно растет:Соперничество, гибельные страстиИ ненависть — вот что грозит в грядущем!

— Соперничество, говоришь ты? — повторил Глендининг. — Так, значит, мои опасения подтвердились! Неужели же этот английский червь, заползший в мой родной дом, будет безнаказанно издеваться надо мной, да еще в присутствии Мэри Эвенел? Дай же мне, высокий дух, возможность помериться с ним силами — помоги мне преодолеть ту разность сословий, благодаря которой он отказывается от поединка. Дай мне возможность сразиться с ним как равный с равным, и что бы ни предвещали мне звезды со всего небосклона, мой отцовский меч сумеет противостоять их влиянию.

Белая дама отвечала с такою же готовностью, как всегда:

Юнец, ты на меня не злись:К беде влеку я, берегись!Мы духи, нет у нас в кровиНи ненависти, ни любви.Порыв иль мудрость верх возьмет?Мой дар добро иль зло несет!

— О, дай мне восстановить мою честь, — продолжал Хэлберт Глендининг, — дай мне отплатить сторицей моему гордому сопернику, за все обиды, которые он мне нанес, а потом — будь что будет. А если мне не удастся ему отомстить, я усну вечным сном и не буду ничего знать о моем позоре.