Млечный Путь № 1 2020 - Наталья Ахпашева

со всеми, невыраженными еще силами земными, и земля, молча ждала 'счастья', как 'царства обетованного', которое принесет ей жених, как муж."

Стоит ли удивляться тому, как воспринимала свою новую, ничем, по ее мнению, не интересующуюся, родственницу, тетушка Мария Бекетова:

"Нет ни кротости, ни терпения, ни тишины, ни способности жертвовать. Лень, своеволие, упрямство, неласковость. - Аля прибавляет - скудость и заурядность; я боюсь даже ей сказать, уж не пошлость ли все эти 'хочу', 'вот еще' и сладкие пирожки".

С годами этот антагонизм усиливался, и в 1906 году Мария добавляла о Любе: "И недобрая она, и жестокая, ух-какая..."; "недобрая и грубая. Ничего моего не понимает".

Мать Блока, рожденная в Воде, с годами тоже давала более четкое определение своих отношений с невесткой. В 1911 году она писала Евгению Иванову: "Наши отношения с Любой или, вернее, ее отношение ко мне - это убийственное в моей жизни. Стою на этом определении. Оно точное".

Через год Александра Блок (Рыбы, Вода) не менее четко давала Иванову определение своего сына: "Саша живет страстями и духом. Это было с самых малых лет. Чувство - это ему было чуждо всегда. Судите, как хотите, отвернитесь от него, но не собирайте смокв с терновника".

В своих воспоминаниях Любовь Блок представила свою точку зрения. До встречи с Блоком она только начала расцветать как юная девушка, впервые осознающая привлекательность и красоту своего тела. Рожденная в Козероге, как и Мандельштам, она как бы спрашивала:

Дано мне тело - что мне делать с ним,

Таким единым и таким моим?

Стихов Люба не писала, но , читая ее поэтические описания своего студенческого периода, невольно вспоминаешь сцену утра из балета Прокофьева "Ромео и Джульетта" с Галиной Улановой (Козерог, Земля) в главной роли. В этой сцене мать подводит совсем еще юную Джульетту, не помышлявшую о замужестве, к зеркалу, и девочка с удивлением замечает, что она уже не ребенок, а молодая красивая женщина. А вот как Люба запомнила период формирования своего тела в процессе взросления:

"... жизнь во мне просыпалась. Я ощущала свое проснувшееся молодое тело. ... Я проводила часы перед зеркалом. Иногда, поздно вечером, когда уже все спали, а я все еще засиделась у туалета, на все лады причесывая или рассыпая волосы, я брала свое бальное платье, надевала его прямо на голое тело и шла в гостиную к большим зеркалам. Закрывала все двери, зажигала большую люстру, позировала перед зеркалами и досадовала, зачем нельзя так показаться на балу. Потом сбрасывала и платье и долго, долго любовалась собой. Я не была ни спортсменкой, ни деловой женщиной; я была нежной, холеной старинной девушкой. Белизна кожи, не спаленная никаким загаром, сохраняла бархатистость и матовость. Нетренированные мускулы были нежны и гибки. .... Я была очень хороша, я помню, несмотря на далеко не выполненный 'канон' античного сложения".

При этом, по словам Любы, ей, как и многим молодым людям тех лет, негде и не у кого было получить минимальную информацию о физиологии интимности. Все, что касалось стихии Земли, выходило за рамки приличий прошлого года Феникса. Люба не была исключением: "Я до идиотизма ничего не понимала в любовных делах. Тем более не могла я разобраться в сложной и не вполне простой любовной психологии такого не обыденного мужа, как Саша".

Проблема общения Любы с Блоком возникла с первых дней их знакомства. Она - земная женщина - искала лелеянья своего телесного образа и самовыражения в земных объятиях. Он - огненный мужчина - искал идеал неземной Девы, которой должно поклоняться, но которую нельзя "унижать" земными ласками. В своих воспоминаниях Любовь Дмитриевна осознавала, что Блок предложил ей жить в мире мечтаний:

"... у нас сразу же, с первого года нашей общей жизни, началась какая-то игра, мы для наших чувств нашли 'маски', окружили себя выдуманными, но совсем живыми для нас существами, наш язык стал совсем условный".

Как полагали многие, и как намекала сама Люба, брак между нею и Блоком по большей части, оставался платоническим: "Конечно, не муж и не жена. О Господи! Какой он муж и какая уж это была жена!"

"Моя жизнь с 'мужем' (!) весной 1906 года была уже совсем расшатанной. Короткая вспышка чувственного его увлечения мной в зиму и лето перед свадьбой скоро, в первые же два месяца, погасла, не успев вырвать меня из моего девического неведения". "Отвергнута, не будучи еще женой, на корню убита основная вера всякой полюбившей впервые девушки в незыблемость, единственность".

Положение усложнялось тем, что Блок, поклоняясь Любе, продолжал удовлетворять то, что он считал своими низшими потребностями, покупая интимную близость за деньги у других. Слухи об этом дошли и до Белого, который питал к Любе самые возвышенные чувства. Все в нем протестовало против такого отношения к возлюбленной, и он всеми силами души пытался вложить в нее свою душу и пробудить в ней полноту чувств живой женщины. Люба вспоминала:

"В этом отношении и был прав А. Белый, который разрывался от отчаяния, находя в наших отношениях с Сашей 'ложь'. Но он ошибался, думая, что и я, и Саша упорствуем в своем 'браке' из приличия, из трусости и невесть еще из чего. Конечно, он был прав, что только он любит и ценит меня, живую женщину, что только он окружит эту меня тем обожанием, которого женщина ждет и хочет".

Оглядываясь назад, Люба признавалась себе в том, что глубина чувств (Вода) Белого помогла ей признать право своей стихии Земли на существование:

"До тех пор я была во всем покорной ученицей Саши; если я думала и чувствовала не так, как он, - я была не права. Но тут вся беда была в том, что равный Саше (так все считали в то время) полюбил меня той самой любовью, о которой я тосковала, которую ждала, которую считала своей стихией ... Значит, вовсе это не 'низший' мир, значит, вовсе не 'астартизм', не 'темное', недостойное меня, как старался убедить меня Саша. Любит так, со всем самозабвением страсти - Андрей Белый, который был в те времена авторитет и для Саши, которого мы всей семьей глубоко уважали, признавая тонкость его чувств и верность в их анализе".

Полюбив Любу, Белый всеми фибрами души хотел сделать ее счастливой, а сделать это можно было, лишь возвратив ей уважение к ее земной природе. Это произошло спонтанно, когда, оставшись наедине, оба с