Узревший Слово - Николай Романецкий

Она снова посмотрела ему в глаза, и Свет понял, что такое по-настоящему пронизывающий взгляд. Но это была его последняя мысль, посвященная состоявшейся беседе, потому что через мгновение он забыл обо всем, случившемся за последние пять минут.

— Вы имеете в виду… — сказал он. И замялся.

— Я имею в виду, что Забава попросту разлюбила вас, — сказала Вера. — Согласитесь, рано или поздно это должно было случиться.

Свет согласился. И добавил:

— Исполать Семарглу! Теперь она будет приходить ко мне только тогда, когда я ее вызываю.

Ему показалось, будто в глазах Веры мелькнула откровенная жалость, но это было вполне нормально. Баба и жалость — понятия неразделимые, понятия на века. Так что он кивнул головой и сказал:

— Наша вечерняя прогулка не отменяется.

Расставшись с Верой, Свет отправился в кабинет.

Стоило заняться дальнейшей судьбой Кристы, но мысли его теперь неотвязно обращались к Забаве.

Конечно, он знал, что рано или поздно это случится. Конечно, он знал, что слепое обожание — слишком малое чувство для женщины, чтобы она согласилась посвятить ему, слепому обожанию, всю свою жизнь.

И все-таки это произошло слишком неожиданно, чтобы не задеть его. Он уже свыкся с этим обожанием. Оно и все, что из него вытекало — вплоть до бурных приступов ревности, — вносило в жизнь Света некоторую неустойчивость, которая на поверку оказывалась даже приятной. Разнообразие всегда приятно.

И вот все кончилось!

Это было грустно, но не настолько, чтобы выбить его из колеи. А колея привела его мысли к Вере.

С этой дамой все-таки стоило определиться — и как можно быстрее. Чем дольше он о ней думал, тем больше одолевало его желание с нею определиться. В конце концов он отложил перо и бумагу, переоделся в уличное и, выйдя на набережную, поймал извозчика.

Оказалось, Репня жил не так уж и далеко от площади Первого Поклона. Наверное, всю последнюю декаду ходил на работу пешком.

Однако на стук Света никто не отозвался. Он постучал еще раз и пошел искать квартирную хозяйку.

Та оказалась седой старухой, одетой в черное поношенное твиновое платье — похоже, хозяйство не приносило ей большого дохода.

— Я за своими жильцами слежку не устраиваю, — сварливо отозвалась она, когда пришлый незнакомец поинтересовался местопребыванием доктора Репни Бондаря. — Может, на службе, а может, гуляет. — Она окинула незнакомца хватким оценивающим взглядом. — Доктор Бондарь, знаете ли, одинокий мужчина, а мне и вовсе ни к чему. Абы платил справно.

Свет достал монетку с изображением профиля Великого князя Словенского Святослава X:

— Благодарю вас, сударыня!

Сударыня тут же сменила гнев на милость:

— И-и-и, батюшко… Некогда ведь мне за постояльцами следить. Хозяйство большое, глаз да глаз требуется…

Свет достал еще монетку, и милость сменилась добросердечием.

— Ушел он, еще утром ушел. На службу ему ныне не надо, так что, наверное, гуляет. А гуляет он, батюшко, чаще всего с сыном купца Конопли. Знаете такого?

Свет кивнул и достал третью монетку.

— Спасибо, хозяюшка. Надеюсь, ваш постоялец не узнает, что им интересовались. А то, знаете ли, мне придется посчитать эту монетку за данную в долг.

Хваткий взгляд давно уже показал старухе, что перед нею не какой-то там пустячок, и она немедленно рассыпалась в уверениях.

Монетка с профилем Рюриковича открыла перед Светом и сердце купеческого дворника.

Уже через три минуты Свет знал, что молодого хозяина только-только привезли домой чуть живого, а его собутыльник, докторишка по имени Бондарь, куда-то укатил в хозяйском экипаже, тоже чуть живой, пьют, как лошади, мил человек, никаких денег на них не напастись, хотя, если посмотреть, молодой хозяин — человек холостой, да и работает, а докторам нонече платют по-кумовски, так почему бы и не приложиться иногда, тем паче в праздничный денек…

Свет, не дослушав, вернулся в трибуну и отправился домой.

Похоже, его планы уже сегодня определиться с гостьей окончательно рухнули. Конечно, приложив некоторые усилия, Репню можно было бы отыскать. Конечно, возможно было и преодолеть его сопротивление, вздумай он заартачиться. Но уж Вера бы точно не захотела иметь дело с мужиком в подобном состоянии. И кончилось бы все ненужным никому скандалом…

Можно, конечно, поискать и другого мужика. Но незнакомый на такие подвиги не пойдет, опасаясь подвоха. А знакомый, зная общественное положение и характер деятельности чародея Смороды, и тем паче не пойдет. Сегодня вы переспите с бабой, на какую чародей указал, а завтра вам пагубу устроят за одно только то, что вы эту бабу видели…

Нет, подождем-ка мы, пожалуй до завтра. Завтра будет по всем статьям определяющий денек.

Уж лучше бы сегодня требовалось идти на работу, подумал Репня, выходя утром из дома.

Настроение было — повеситься впору, но самая жуть состояла в том, что не существовало способов отвлечься.

Открылась Паломная седмица, и, начиная с нынешнего дня и до следующей первицы, в Перыни будут происходить сплошные богослужения.

Сегодня Великий князь и все Рюриковичи вкупе с волхвами воздадут хвалу Дажьбогу и Мокоши, а закончится празднество в седмицу, когда Словения возблагодарит за свое существование бога-созидателя Сварога.

Можно, вестимо, отправиться в Перынь. Зрелище предстоит величественное и замечательное, особенно когда гигантский хор в несколько тысяч голосов начинает петь молитвы — аж сердце щемит. А потом все завершится массовым окунанием в ильменьскую водичку. Право слово, то еще зрелище — десятки тысяч обнаженных тел, взрачных, упругих, сверкающих капельками воды на коже! Особенно девичьих… Смех, крики, визг: девчонки и парни щиплют друг друга под водой за разные места. Благо мамаши не видят…

Репня поморщился. Нет, сегодня это не для него. Особенно голые девицы. Есть только одна девица, которую он хотел бы увидеть голой. Та, на которую уже смотрел. Но она недосягаема.

И потому жизнь для Репни теряла всякий смысл.

Он вдруг вспомнил, как отец когда-то говаривал ему: «Женщин надо любить, уважать и защищать, сыне, ибо они — единственный животворный элемент в нашей жизни». Воспоминание это, правда, было странно-нереальным. Как будто не с ним, Репней, возникшее в памяти когда-то происходило. Да и отец, и те женщины, которых он имел в виду, давно лежали в могиле.

И тем не менее, сегодня Репня понимал, что отец был прав.

Это было ужасно. Всю свою взрослую жизнь Репня убеждался, что отец — таков, каким он был в воспоминаниях сына, — ничего не понимал в отношениях двух половин человечества. Верно, любовь женщинам была нужна, но об уважении и речи никогда не шло. Да и любовь эта жила от постели до постели. А уж защищать-то их и вовсе не требовалось. Они сами вас защитят, буде им понравится ваш корень. Впрочем, была одна женщина, которую следовало защитить, но, к сожалению, защитнику требовалось защищать ее от самого себя!