Записки сенатора - Константин Фишер

Мельников тоже овладел графом. Но когда я объяснил графу, какой имущественной ответственности он подвергнуться может, отпуская Мельникову, против закона, деньги для расхода на счет подрядчиков, то он-таки сердился, приговаривая, что Мельников — каналья. Крафта он ценил выше: Крафт был у него только скотина — в особенности за уклончивые ответы, или, как Клейнмихель выражался, «за аллегории».

Затем, по собственному побуждению, подавал я графу записку о сметных ценах. Управляя департаментом, я заметил, как несообразна система составления смет. Пусть проект утвержден в феврале. В марте собираются справочные цены на овес, песок, камень, лес, перевозки и т. п. — цены колоссальные, оттого что время близится к посеву, амбары истощены, дороги непроходимы. Это цены весенние, самые дорогие; смета составляется летом, в октябре идут торги, а в ноябре заключаются подряды. Подрядчик, спустив с весенних цен 5–10 %, закупает хлеб тотчас по обмолоте, рубит лес зимой, перевозит зимой, — все за полцены, и благодарит Господа и инженеров, а эти последние получают награду за сбережение против сметы.

Или делается напротив: зимой рассчитывают ценность сбора булыжника с полей (из-под снегу) — обходится рублей шесть, мужики летом собирают его охотно за бесценок, и опять подрядчик благодарит.

Или пишется в контракте: «В случае сверхсметных работ подрядчик рассчитывается по справочным ценам с контрактною скидкою процентов». Тут обогатить подрядчика или зарезать (технический термин), — справочные цены на все готовы.

Имея это в виду, но не высказывая, я представлял, что для работ по железной дороге лучше было бы: 1) обязать округи вести реестры цен (действительно состоявшихся на торгах) каждой местности и особо за каждое время года; 2) предоставить департаменту собирать такие же сведения и из других источников; 3) из обоюдных сведений составлять каждый год, особо за каждый сезон, выводы средних местных цен за минувшее трехлетие, за исключением цен весьма спешных работ, и эти выводы брать в основание смет, с определением в контракте, что цены каждого времени года будут принимаемы смотря по тому, в какое время года производится работа.

Клейнмихель отдал мою записку на рассмотрение совета. Какая же буря поднялась в совете: «Караул! Грабят!» — слышалось в каждом переливе голосов. Написали протокол, в котором совершенно извратили смысл моего мнения, и стали возражать на то, чего я не говорил. Правитель дел принес мне журнал к подписанию, но я не подписал его, а приложил отзыв, в котором объяснял, что я говорил вовсе не то, что написано в журнале. Рокасовский поднес этот журнал графу при рапорте, который остался для меня секретом, — и я получил только уведомление, что его сиятельство приказал считать дело конченным.

В то же почти время стали внушать Клейнмихелю, как полезно было бы давать проценты со сметных сбережений в награду строителям. «Так, дескать, в Англии, а в Англии все хорошо». Все ли там хорошо, — я не знаю, но только в Англии строители — люди частные, не служащие; они не получают жалованье, наград, чинов, пенсии; они не присягают на службу; это профессионалы, и контролируются они не однокашниками, не соучастниками, а соревнователями. У нас не то; у нас сегодняшний контролер сам может завтра быть строителем, и наоборот; следовательно — «не плюй в колодец».

Но не таков был Клейнмихель, чтобы поддаться на эту щедрость.

Я всегда был того мнения, что золотом не купить честности, что если вору дать 500 рублей жалованья, то он постарается украсть еще 1500 рублей, а дай ему 5000 рублей жалованья, то он побрезгует 1500 и возьмет 15 000 рублей.

Клейнмихель шел далее меня — он говорил: «Я прикажу быть честным». Так он и приказывал, однако у всех инженеров являлись дома, и даже Шернваль, честный финн, скромных претензий, бывший бедным поручиком на железной дороге, удивил Финляндию своею милою виллою за Выборгом; у Серебрякова — дом, у Липина — дом; что у Еракова — не знаю, но это бандит. Один был честный человек во всем смысле слова: Бутац, перестраивавший мост Аничков и бывший у меня начальником чертежной. Граф не любил его; англичанин-каналья — было единственным его титулом; Бенардаки переманил его в Сибирь, и мне пришлось удовольствоваться Клоковым. Был у меня еще честный человек: Зуев, начальник искусственного отделения, — хороший чиновник, вероятно, хороший профессор, но не думаю, чтобы был инженер.

По смерти Рокасовского назначен был товарищем министра Герстфельд, построивший Варшавскую железную дорогу в Царстве Польском необыкновенно дешево, кажется, в 18 или 20 тысяч рублей верста. Насчет Герстфельда я призадумался. Разум человеческий — граненый, бывают в нем все грани темные и одна светлая; бывает и наоборот — такова разница предельная между идиотом и гением: у одного все темно, у другого — все светло; но и то и другое — исключение. Я знавал Леопольда Мейера — осел во всем блеске, — а что за музыкант, какой вкус, какая теплота! Профессор Велланский говорил про некоторых своих студентов: «Странная вещь! В миллион раз глупее меня — и играет в бостон в сто раз лучше, а ведь тут нужна и тонкость, и комбинация».

Герстфельд вообще человек ограниченный, малограмотный, не наблюдателен, спокоен, без доктрины и потому в своем деле практичен. Когда возникла мысль о С.-Петербургско-Варшавской железной дороге, государь хотел поручить Герстфельду ее постройку, Клейнмихель предложил это ему как идею, от него самого исходящую, но Герстфельд поставил обязательным условием, чтобы дистанционных начальников позволили ему брать с найма, а не офицеров. «Учености, — говорил он, — мне не нужно в мелких исполнителях; мне нужны мастера, десятники. Офицер не умеет различить, хорошо или дурно выкована шайба. Он не захочет и не сможет стоять в ненастье с утра до вечера на дороге и смотреть, как вбивается костыль в подушку, — а с найма я найду людей, которые не сумеют сделать чертеж, но которые отвечают за точность работы». «Как можно, — закричал Клейнмихель, — при целом корпусе инженеров, который стоит миллион, брать наемных!» Герстфельд не спорил, но от стройки отказался.

Был у меня архитектор Желязевич, очень способный человек, прекрасный художник. Поляк-каналья в глазах Клейнмихеля. Однако государь не согласился вверить постройку столичных станций инженерам. Он назначил для этого Тона, который выпросил себе в помощники Желязевича.

Уморительны были сношения Тона с нашими техниками. Тон начертит планы и детали и сделает коротенькую смету без ссылок на урочное положение; он не писал в смету: на устройство копров столько-то лесу, гвоздей; на вырытие ям и т. п. По его сметам расценивалась кубическая сажень фундамента, стен и пр. Входило дело в техническую комиссию, Дестрем объявлял, что нельзя проверить смет, потому что составлено не по урочному положению.