Лютер - Гвидо Дикман

— Вы не ответили на мои вопросы!

Человек примирительно улыбнулся.

— Меня зовут Ханс фон Берлепш. Я управляющий и начальник гарнизона замка Вартбург.

Мартин оторопел. «Ну конечно, — пронеслось у него в голове. — Начиная с густого леса, тропа все время шла вверх. А под конец стала столь крутой, что лошади с трудом находили под ногами твердую опору. Значит, я в этой старинной крепости в неприступных горах близ Айзенаха».

— Его светлость курфюрст Саксонский очень беспокоился за вашу безопасность, — сказал управляющий. Его глаза торжествующе сияли, словно он лично надул папских прихвостней. — Ближайшие месяцы вам придется провести здесь, наверху, в этой каморке.

— Как это понимать?

Улыбка тут же слетела с добродушного лица фон Берлепша. Посерьезнев, он протянул руку и указал на мятую рясу Мартина.

— Это означает, что вам придется носить совсем другое платье. Вы отпустите волосы и бороду, чтобы даже родная мать вас не узнала.

— Что сталось с моими спутниками? — с затаенным страхом спросил Мартин.

— С этим монахом и с вашим кучером? Понятия не имею! Наверное, они давно уже уехали с того места и теперь рассказывают всем и каждому, что Мартина Лютера похитили лесные разбойники.

Мартин нахмурился. Все это ему совсем не нравилось, но противиться распоряжениям курфюрста тоже было нельзя. Фридрих безусловно многим рисковал, претворяя в жизнь свой отчаянный план.

— Я пришлю к вам в башню двух работников, которые будут в вашем личном распоряжении, — добавил собеседник Мартина, направляясь к двери. — Подумайте как следует, каким именем вы назоветесь. Никто не должен догадаться, кто вы такой на самом деле!

— Йорг, — тут же объявил Мартин. — Если уж непременно нужно выбрать себе новое имя, то называйте меня юнкер Йорг — имя, что сродни святому Георгию, покровителю Айзенаха.

Ганс фон Берлепш удивленно взглянул на Мартина:

— Почему именно он?

Мартин подошел к своему ложу и опустился на соломенную постилку.

— Все очень просто, — со вздохом произнес он. — В жизни у человека бывают такие моменты, когда даже монах может почувствовать себя победителем дракона!

Через несколько дней Мартин впервые покинул душную каморку в башне, чтобы осмотреться в новом месте. Управляющему замком казалось очень важным, чтобы его гость-затворник не вызвал никакого подозрения у слуг и работников, поэтому он должен был вести себя как можно более непринужденно.

Радуясь, что он наконец-то имеет возможность глотнуть свежего воздуха, Мартин спустился вниз по той самой каменной лестнице, по которой еще недавно карабкался с мешком на голове. Но когда он вышел во внутренний двор, солнце настолько ослепило его, что пришлось немедленно спрятаться под навес, откуда он и стал разглядывать окрестности, блуждая глазами по зубцам и стенам.

Строения замка образовывали как бы кольцо с перемычкой, составляя два внутренних двора. В замок можно было попасть только с севера, через подъемный мост, тот самый, по которому Мартина сюда и доставили. Фахверковые строения в первом дворе примыкали к могучему рыцарскому замку, в котором находился арсенал, а также кладовые для хранения солонины, овощей, зерна и масла. Несколько соединенных между собой зданий отделяли первый двор от второго. Там высоко вздымалась южная башня, широкая и мощная, с плоским верхом, откуда была хорошо видна вся долина. Далее располагались купальня и кузница, из которой целыми днями доносились удары молота.

Чувствуя на себе подозрительные взгляды работников и стражи, Мартин бродил по этой крепости, обследуя лестницы, конюшни и разные другие помещения. Свою рясу он по приказанию фон Берлепша сжег, и теперь на нем была льняная рубаха, охотничья куртка из грубой шерсти и штаны до колен, непривычно тесные для него.

Хотя Ханс фон Берлепш прилагал все усилия, чтобы познакомить гостя с привычками обитателей замка, Мартин не находит себе дела, и ему начинало казаться, что он здесь лишний. Его совершенно не занимали забавы рыцарей, которые среди бела дня упражнялись, размахивая мечами. Арбалеты, пики и пушки внушали ему неподдельный ужас. Не привлекали его и охотничьи вылазки в окрестные долины, а смазливые служанки вечно гнали его прочь с руганью и насмешками, потому что он не вовремя появлялся у них на пути и мешал, когда они вялили на кухне рыбу, щипали гусей или чесали шерсть.

И тогда он опять уходил назад в свою каморку чтобы предаться самым невеселым мыслям. В его комнате поставили стол, дали чернильницу, перья, пергамент и песочные часы, но Мартин ко всему этому не прикасался. Он не мог заставить себя взять в руки перо. Исчез душевный порыв, пропала та сила, которая прежде побуждала его к действию. И чем дольше он лежал на своей постели, рассматривая пятна сырости на потолке, тем сильнее становилось его уныние.

А в это время в лекционном зале Виттенбергского университета магистры и студенты бурно обсуждали невыясненные обстоятельства исчезновения их любимого профессора.

Андреас Карлштадт беспокойно вышагивал по залу, пытаясь привлечь внимание студентов к теме своего выступления. Весть о нападении на повозку Лютера молниеносно распространилась повсюду. Возникали самые разные слухи, которые находили все новую и новую пищу для подкрепления. Кое-кто подозревал, что доктор убит по наущению Папы и его посланника Алеандра, и действительно — охотники обнаружили в заброшенной шахте до неузнаваемости изуродованный труп.

— Не исключено, что Папа и император умертвили Лютера! — в запале закричал Карлштадт. — Но то, что мы начали, они уже не в силах остановить. Священная война началась! Чистая вера победит!

Кое-кто из студентов громко поддержал его. «Священную войну уже не остановить!» — эхом пронеслось по залу.

Филипп Меланхтон со встревоженным лицом замер на пороге. Страстный пыл Карлштадта был для него теперь не в новинку, но еще никогда голос профессора не звучал столь неистово и столь решительно. Его коллега явно был готов защищать свои новые взгляды даже с оружием в руках. Эта позиция была чужда Меланхтону и тревожила его всерьез, потому что в Виттенберге число тех, кто вставал на сторону Карлштадта, росло с каждым днем. Пока сторонники Карлштадта ограничивались пламенными речами на улицах и в пивных, но Меланхтон предчувствовал, что недолго осталось и до более решительных действий.

— Каждый, кто считает себя повелителем другого — будь то принц, Папа или священник, — должен раскаяться, или же его надо свергнуть! — услышал он грозный голос Карлштадта. — Вы называете меня профессором Карлштадтом? Этому больше не бывать! Отныне я для вас просто сосед Андреас. И вы все тоже должны быть готовы к смирению.