Крест Морриган - Нора Робертс

Значит, он не испугается любви. Любовь не искалечит и не убьет его. Каким же нужно быть трусом, чтобы избегать ее?

Хойт вышел из комнаты, спустился по лестнице; движения его были стремительными. Проходя мимо комнаты брата, он услышал музыку — что-то медленное и грустное. Музыка скорби.

Если проснулся брат, подумал Хойт, значит, зашевелились и другие, подобные ему. Скоро закат.

Он быстро прошел через весь дом, пересек кухню, где что-то варилось на плите, и выбежал на задний двор.

Ларкин развлекался, превратившись в золотистого волка, а Гленна, радостно вскрикнув, ходила вокруг него с маленькой коробкой, которая делает картинки. Фотоаппарат, вспомнил Хойт.

Ларкин снова стал человеком и, подняв меч, принял надменную позу.

— В облике волка ты красивее, — сказала Мойра.

Ларкин поднял меч и, изобразив ярость, погнался за сестрой. Их крики и смех настолько не вязались с музыкой брата, что Хойт застыл в недоумении.

Значит, в мире еще остался смех. Время и потребность в игре и веселье. Остался и свет, хотя тьма подбиралась все ближе.

— Гленна.

Она повернулась; искорки смеха все еще плясали в ее глазах.

— Ой, как здорово! Стой на месте. Вот так, дом будет виден за спиной.

— Мне нужно…

— Тихо. А то скоро стемнеет. Да, да, вот так. Отстраненный и встревоженный. Чудесно! Жалко, нет времени вернуться за плащом. Он просто создан для тебя.

Она сменила ракурс, присела, сделала еще один снимок.

— Нет, не смотри на меня. Взгляд поверх моей головы, лицо задумчивое. Смотри на деревья.

— На что бы я ни смотрел, все равно вижу только тебя.

Она на мгновение опустила фотоаппарат и довольно улыбнулась.

— Пытаешься меня отвлечь. Стань прежним Хойтом, хотя бы на минуту. Смотри на деревья, суровый маг.

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Две минутки. — Гленна сделала еще несколько снимков, затем выпрямилась. — Требуется реквизит, — пробормотала она и посмотрела на разложенное на столе оружие.

— Гленна. Ты вернешься со мной?

— Две минутки, — повторила она, раздумывая, что выбрать: длинный меч или кинжал. — Все равно мне нужно в дом, посмотреть, как там суп.

— Я имею в виду не кухню, черт бы ее побрал! Ты пойдешь со мной?

Она внимательно посмотрела на Хойта, автоматически подняла фотоаппарат, поймала в объектив его лицо, отметив, какое оно напряженное и сосредоточенное. Хорошая еда, подумала Гленна, еще одна ночь крепкого сна, и завтра утром можно будет приступить к полноценным тренировкам.

— Куда?

— Домой. Ко мне домой.

— Что? — Она опустила руки, почувствовав, как замерло сердце. — Что?

— Когда все закончится. — Хойт шагнул к ней, не отрывая взгляда от ее глаз. — Ты пойдешь со мной? Останешься со мной? Будешь моей?

— Вернуться с тобой? В XII век?

— Да.

Медленно и осторожно она опустила камеру на стол.

— Зачем я тебе?

— Потому что я вижу только тебя, хочу только тебя. Пять минут в мире, где тебя нет, покажутся мне вечностью. Я не могу смотреть в вечность, не видя твоего лица. — Он дотронулся до ее щеки. — Не слыша твоего голоса, не прикасаясь к тебе. Я уверен, что меня послали сюда не только сражаться. Но и чтобы найти тебя. Ты сама об этом говорила. И ты призвана не только уничтожать врагов бок о бок со мной. Ты помогла мне понять самого себя, Гленна.

Хойт взял ее руки и поднес к губам.

— Среди страха, скорби и потерь я вижу толь ко тебя.

Пока он говорил, Гленна не отводила взгляда, а когда умолк, прижала ладонь к его сердцу.

— Оно такое большое, — тихо сказала она. — И мне так повезло, что в нем есть место для меня. Я пойду с тобой. Куда угодно.

Теплая волна радости захлестнула Хойта, и он кончиками пальцев снова коснулся щеки Гленны.

— Оставишь свой мир, все, что тебе близко и дорого? Почему?

— Потому что пять минут в мире, где тебя нет, покажутся мне вечностью. Я тебя люблю. — Она увидела, как изменилось выражение его глаз. — Это самое сильное из всех заклинаний, которые я знаю. Я тебя люблю. Произнеся это заклинание, я уже принадлежу тебе.

— Произнесенные слова живы. Ничто не может их убить. — Он взял ее лицо в ладони. — А ты примешь меня, если я останусь тут, с тобой?

— Но ты сказал…

— Ты примешь меня, Гленна?

— Да. Конечно.

Когда все закончится, мы решим, какой из миров станет нашим. Я буду любить тебя — неважно, где и когда. — Он коснулся губами ее губ. — Только тебя.

— Хойт. — Она обняла его. — Тогда мы сможем все.

— Я этого еще не сказал.

Засмеявшись, Гленна осыпала поцелуями его щеки.

— Почти.

— Подожди. — Он слегка отстранился и посмотрел ей прямо в глаза. — Я тебя люблю.

Одинокий луч спустился с небес и остановился на них, так что они оказались в круге света.

— Ну вот, — прошептал Хойт. — Я твой — в этой жизни и во всех следующих. А ты — моя. Обещаю тебе, Гленна.

— Я тоже. Клянусь. — Она снова прильнула к нему, прижалась щекой к щеке. — Что бы ни случилось.

Она слегка откинула голову назад, и их губы встретились.

— Я знала, что это ты, — шепнула она, — с той самой секунды, когда ты вошел в мой сон.

Обнявшись, они стояли в круге света, а когда он погас и на землю спустились сумерки, собрали оружие и внесли его в дом.

Киан наблюдал за ними из окна спальни. Их окружало сияние любви, обжигавшее его кожу, резавшее глаза.

И тяжестью ложившееся на сердце, которое не билось почти тысячу лет.

Значит, его брат пал от единственного оружия, против которого нет защиты. Теперь они проживут свои короткие, полные страдания жизни, озаренные этим светом.

Возможно, оно того стоит. Киан отступил в глубь комнаты, в темноту и прохладу.

Он спустился, когда совсем стемнело. Гленна была на кухне одна. Напевала, стоя рядом с раковиной, — негромким счастливым голосом. Киан подумал, что человек с фантазией нарисовал бы такую картину: вместе с мелодией с ее губ слетают маленькие розовые сердечки.

Она загружала посудомоечную машину, совсем как дома. Кухня пахла цветами и травами. Волосы девушки были собраны на затылке, бедра двигались в такт песне.

Интересно, смог бы он завоевать такую женщину, будь он живым? Такую, которая будет петь на кухне или стоять в круге света и смотреть ему в лицо, излучая любовь?

Разумеется, у него были женщины. Много. И некоторые любили его — по-видимому, себе на беду. Но даже если их лица освещала подобная любовь, теперь они уже стерлись из его памяти.

Любовь была в числе тех вещей, которые он исключил из своей жизни.

По крайней мере, он убедил себя в необходимости сделать это. Но правда заключалась в том, что он любил Кинга, как отец любит сына, как брат — брата. Маленькая королева была права, и Киан ненавидел ее за это.