Любовь к мятежнику - Ширл Хенке

Квинт выдавил улыбку.

— Иногда. С тех пор как мы зимуем здесь, где относительно спокойно, но, ради бога, не думай, что все гугеноты ассоциируются у меня с предательством из-за моей маленькой жены-тори.

Марион задумчиво потер подбородок.

— Я знал семью ее матери. Равенали были замечательными людьми. Обеих, Мари и Изольды, уже нет в живых… — Он посмотрел на своего молодого офицера. — Твоя жена, должно быть, была одинока до того, как вышла за тебя замуж. Я также встречал несколько раз Тео Дево и его сестру Клод. — Он неприязненно поморщился — Едва ли они могли предложить ей достаточное утешение.

Вспомнив угрюмую старую деву и напыщенного офицера королевской милиции, Квинт ответил:

— Я предоставил ей удобные средства избавления. Она же предпочла искать утешение в своем одиночестве в другом месте.

Марион знал, что лучше оставить эту тему. Квинтин был одним из его лучших людей, холодным и невозмутимым под огнем Марион знал, что он несколько лет был шпионом, пока не был выдан англичанам. Выдан своей собственной женой. Сколько же таких трагедий породила эта война? Он снова сосредоточился на карте.

— Я читал донесение Грина, — сказал Квинтин, окидывая взглядом лагерь. Голые кусты и поросшие мхом кипарисы выглядели угрожающе, особенно в ледяном холоде зимы.

— Что ты думаешь о нашем новом командующем на Юге? — спросил Марион.

Квинт почесал ребра через грязную куртку из оленьей кожи. Боже, чтобы он только не отдал за ванну…

— У старика Нейта Грина по крайней мере больше мозгов, чем у этого идиота Гейтса.

Слабая улыбка заиграла на губах Мариона.

— Господь не посчитал нужным одарить Горацио Гейтса слишком большой сообразительностью, ни военной, ни какой-нибудь другой. Каждое заранее подготовленное сражение давалось ему дорогой ценой — огромными потерями. Даже когда он выигрывал, это были пирровы победы. У британцев на южном фронте больше хорошо обученных солдат, а у патриотов, увы, их недостаточно. Генерал Грин понимает, что не может позволить сейчас добиваться победы такой ценой.

— Он проявляет осторожность. Видит бог, ему нельзя терять людей, ибо у него и так их слишком мало. Я очень хочу, чтобы этот человек понял, какую важную роль в его стратегии играют партизаны. Он не может победить без нас.

— Не волнуйся, капитан. Не победит, — сухо ответил Марион.

Глава семнадцатая

Декабрь 1780 года

Саванна

Мадлен, белая, как полотно, сидела у огня. Несмотря на то, что день был прохладным, ее кожа блестела от испарины. Нел прикладывала влажное полотенце ко лбу своей госпожи, кудахча, как наседка, пока кухонная прислуга выносила тазик и его содержимое из столовой.

— Ну вот, теперь вам станет легче. Должно быть, вы что-то съели за завтраком.

Мадлен усмехнулась, беря полотенце из рук Нел.

— Я выпила только чаю и съела две сухие ячменные лепешки, так что завтрак тут ни при чем. Думаю, мы все знаем, что беспокоит меня, не так ли, Нел?

— Вы счастливы или нет? — Добродушное лицо служанки выражало любовь и заботу, которые светились в ее темных глазах.

— Я не знаю, в самом деле. Я…

— Значит, слухи верны. Ты беременна, — прервал ее Роберт, входя в столовую. Он изучал ее с большим интересом, чем проявлял к ней все время ее замужества.

Мадлен отпустила Нел, но не поднялась, чтобы приветствовать своего свекра. Она осталась сидеть в конце огромного обеденного стола, подальше от буфета, уставленного жаренным мясом, овсянкой, сливками, пирожными и яйцами. Она смотрела, как он, прямой и негнущийся, как высохшая палка, подошел к столу и сел во главе его. Слуга начал наполнять его тарелку, хотя все знали, что он в состоянии проглотить не больше, чем она. Его волевое, когда-то красивое лицо было обезображено изнуряющей болезнью: кожа мешками висела под глазами и на щеках. Он уставился на нее лихорадочно горящими глазами. Слуга поставил перед ним тарелку, налил чай в чашку и повинуясь повелительному жесту Роберта, вышел из комнаты.

— Ты не ответила, Мадлен. Ты довольна, что носишь наследника Блэкхорн-Хилла? — Он ждал, словно коршун, сидящий на вершине дуба, глядя на нее, как на жирного кролика, пойманного в открытом поле.

— Это единственное, что вас волнует, — ваш драгоценный наследник для всего этого? — Она обвела рукой роскошную комнату с хрустальными канделябрами, французскими шелковыми обоями и турецкими коврами.

Мадлен сжала в руке фарфоровую чашку, испытывая безумное желание швырнуть это изящное изделие в ненавистного человека, сидящего с таким высокомерием на противоположном конце стола.

Его лицо потемнело.

— Если бы у Квинтина Блэкхорна была бы хоть капля совести и чувство долга, он был бы здесь и занимался делами, а не воевал против короля и страны как мятежник и предатель! Но по крайней мере хотя бы одну обязанность он за свою жалкую, никчемную жизнь выполнил должным образом. — Он помолчал, затем его холодные глаза пронзили ее. — Или нет? Интересно, смею ли я надеяться, что везение Блэкхорнов с женами настолько продвинулось?

— На что вы намекаете?

Его смех был резок и отвратителен:

— Только на то, что ребенок может быть Эндрю, не Квинтина.

Она поборола приступ тошноты.

— Вы выглядите точно так же, как Квинт со своими низкими обвинениями, возмутительно даже говорить об этом. Ребенок, которого я ношу, — моего мужа. И никого больше.

Он пожал плечами и откусил кусочек зажаренной куропатки.

— Жаль. Я бы охотнее воспринял потомство Эндрю.

— Потому, что он стойкий роялист, или потому, что Квинт не ваш сын. — Она смело глядела на него, радуясь, что может, наконец, высказать все ему в глаза.

— Значит, он сказал тебе, не так ли? — констатировал Роберт, вытирая рот накрахмаленной салфеткой. Его глаза так потемнели, что стали казаться черными, а бледное лицо светилось, как маска смерти. — Этот ублюдок не рассказывал об этом ни единой живой душе. Я ясно дал ему понять, когда ему было еще семь лет, каковы будут последствия, если он позволит просочиться слухам о семейном позоре. Если ты сделаешь это, то тебе также придется сильно пожалеть.

— Ваш сын уже угрожал мне, Роберт. — Она не удержалась, чтобы не акцентировать слова «ваш сын», просто назло ему.

Его лицо из бледного стало апоплексически пунцовым.

— Этот предатель не мой сын и никогда не был им. Наконец-то он показал свою истинную сущность — подонок, вместе с другими подонками участвующий в глупом, безнадежном деле. Я скорее соглашусь увидеть, как его пристрелят, чем позволю ему хоть ногой ступить в Блэкхорн-Хилл.