Гипотеза о сотворении (сборник) - Рыбин Владимир

— Вы так полагаете? — снова спросил Озаров.

— …Детство — это время, когда человек, как губка, впитывает все — и впечатления и знания. А мы его консервируем — детство. Представляете, что будет, если сократить его хотя бы на год-два?! Сколько свежих сил, новых открытий?!

— Вы очень хорошо сказали…

Оразов медленно начал поворачиваться к стажеру, как всегда, спокойный, уравновешенный. Но и он вздрогнул от тихого вскрика Полины Аркадьевны, неотрывно смотревшей на экран. На экране происходило что-то непонятное. Десятиног, который только что вел ребятишек ко входу в тоннель, чтобы отправить их обратно в детсадовскую зону, суетился на площадке, размахивая щупальцами. Он держал за руку упиравшегося Антошку, а Малыша возле него не было.

Оразов резко увеличил обзор, и все сразу же увидели Малыша. Каким-то чудом ему удалось вырваться из цепких объятий робота, и теперь Малыш стремительно бежал к невысокому ограждению. Он взлетел на перила одним махом, будто перед этим специально тренировался, на мгновение застыл наверху, маленький, худенький, торопливо оглядывая под собой пестрый калейдоскоп крыш.

— Мама! — отчаянно крикнул он и, зажмурившись, прыгнул.

На мгновение повисла тишина.

— Почему он не испугался? — задумчиво спросил сам себя Оразов.

Полина Аркадьевна подалась почти к самому экрану, сказала ласково, доверительно:

— Малыш, мальчик мой, помнишь, я рассказывала о гравитации? Что в космосе человек свободен от ее оков? Что мячик, подброшенный вверх, не падает? Помнишь? Почему же ты испугался и зажмурился? Ведь ты уже знаешь, что находишься в космосе. В детсадовской зоне гравитация создана искусственно. Там все как на Земле. И на площадке, где ты только что был, гравитация держала тебя. Она действовала, пока твои ноги касались площадки. Но когда ты прыгнул… Ты слышишь меня, Малыш? Открой же глаза и не бойся. Ничего не бойся…

Теперь лицо Малыша было во весь экран. Он удивленно смотрел по сторонам, ничего не понимая. Пестрый ковер крыш медленно поплыл под ним.

— …В космосе невесомость, в космосе все летают, — тихо говорила ему Полина Аркадьевна. — Не бойся, я с тобой…

Оразов снова повернулся к Рудину, повторил сдержанно:

— Вы очень хорошо сказали насчет детства. Верно — консервируем. Консервируем, чтобы защитить. Если продолжить вашу нетерпеливую мысль, то почему бы не сделать и следующий шаг — ускорить время созревания плода в чреве матери? Пусть бы рожали не через девять, а, скажем, через два-три месяца. Какая была бы экономия сил и времени!..

— Я такого не говорил! — взвился стажер, уловив иронию.

— Могли сказать или, по крайней мере, подумать. Но такое нецелесообразно. Вы думаете, за миллионы лет эволюдии природа упустила бы такую возможность? Но большего не могла даже природа, — ведь за девять месяцев зародыш как бы должен прожить всю предысторию человеческого рода. А детство? Что такое детство? Это такая же стремительная пробежка по истории человечества. Вам должен быть известен факт: за три первых года жизни человек проходит половину своего развития. Половину! Это вам о чем-нибудь говорит?..

— Но я не о том!..

— И я не о том. Я о детстве переселенцев. Вы задавали себе вопрос: почему на нашем корабле, где так тесно, выделено такое огромное пространство для детсадовской зоны? Почему для детей воссозданы земные условия? Думаете, только потому, что детям больше, чем кому-либо другому, нужны солнце, воздух и вода, цветочки-бабочки? Да, это древнее убеждение не устарело. Но, кроме того, нашим детям, детям переселенцев, нужно именно земное детство. То, что входит в человека в пору детства, остается святым на всю жизнь. Понимаете? Поколения людей, никогда не видевших Земли, должны сохранить любовь к ней. Просто знаний о Земле тут недостаточно, необходима именно душевная привязанность…

— Но ведь, вырастая, все узнают, что никогда не были на Земле, что прожили детство в иллюзорном мире, — торопливо вставил стажер.

— Вырастая, переселенцы много узнают и о подлинной Земле, земле-матушке, как говорили в старину…

— Но жить-то всем нам приходится не на Земле, а в особых условиях. Чтобы выжить, нам нужно изучать и осваивать эти условия.

Стажер говорил возбужденно, чувствуя, что от этого случайного разговора, который он сам же и начал, зависит очень многое.

— Несомненно, нужно изучать, нужно осваивать. Но прежде всего нам нужно не потерять цель. А это возможно, только если мы не потеряем отправную точку. Зачем мы летим, что будем делать там, куда стремимся?.. Детство — это сказки, вера в чудеса, это и забытое взрослыми индивидуальное соперничество. Детство, я уже говорил, как бы пробежка по истории, по социальной истории. Все боли, которыми переболело человечество, в миниатюре проходят через таинственную пору детства. Без нормального детства будут вырастать уроды, как рождались бы уроды, нежизнеспособные существа при сокращении сроков беременности. Лишив детей детства, я не взялся бы предсказать, что мы, переселенцы, освоив далекие планеты, не вынуждены были бы в новых общественных условиях переболеть всеми страшными социальными болезнями… Потому-то и не спешим выгонять детей из детства. Наступает время, и они сами уходят в мир взрослых, но уходят естественно, как дети, в игре, ожидая чуда от каждого следующего шага. Только при нормальном детстве будущее может казаться сказочным…

Главный психолог говорил холодно, назидательно, не глядя на стажера. Рудин молчал, он понимал, что его стажировка окончена, и окончена плохо.

А воспитательница все шепталась с Малышом, приникнув к самому экрану, рассказывала о корабле, о людях, его населяющих, о домах, раскинувшихся внизу. Она не знала, внимательно ли слушает он ее, и потому говорила и говорила, как говорят и не могут наговориться с уходящими навсегда.

А Малыш все смотрел на чудеса, открывающиеся ему, и не видел этих чудес. Он искал маму.