Крупская - Леонид Млечин

В постановлении записали:

«Поручить т. Дзержинскому составить особую комиссию для выяснения возможности борьбы с такой забастовкой путем самых энергичных революционных мер, для выяснения способов подавления злостного саботажа. К завтрашнему заседанию представить списки членов этой комиссии и меры борьбы с саботажем».

Создать карательное ведомство? Даже среди активных большевиков не всякий взялся бы за такую задачу. Это эсеры легко брались за оружие, занимались террором, убивали министров и жандармов. Нарком внутренних дел Петровский передал это постановление своему заместителю по наркомату Дзержинскому. 7 декабря Феликс Эдмундович составил список комиссии.

Вечером в Кремле у Якова Михайловича Свердлова (главы Советского государства — председателя ВЦИК) собрались комиссар милиции Екатеринослава Василий Кузьмич Аверин, начальник Красной гвардии города Иваново Дмитрий Гаврилович Евсеев, член ВЦИК Иван Ксенофонтович Ксенофонтов, член ЦК партии Григорий Константинович (Серго) Орджоникидзе, член Петроградского военно-революционного комитета Яков Христофорович Петерс, член президиума ВЦИК Карл Андреевич Петерсон, член Главного штаба Красной гвардии Валентин Андреевич Трифонов…

Тогда же придумали и название — Всероссийская чрезвычайная комиссия при Совете народных комиссаров по борьбе с контрреволюцией и саботажем. На заседании Совнаркома название было утверждено.

Восемнадцатого декабря 1917 года Дзержинский обратился в Совнарком: «Не имея собственной автомобильной базы, комиссия наша не в состоянии справиться хоть сколько-нибудь удовлетворительно с возложенной на нас задачей борьбы с контрреволюцией, саботажем и мародерством. Ордера наши остаются без исполнения, связь с органами Советской власти не может установиться. Наши требования в Смольный на автомобили почти всегда остаются без удовлетворения.

Необходимо нам поэтому иметь собственную базу, для этой цели предоставьте нам право реквизиции автомобилей, бензина, смазочного масла и других автомобильных принадлежностей».

Всероссийская чрезвычайная комиссия еще не приступила к работе, но методы брались на вооружение беззаконные. Председатель ВЧК просил не выделять ассигнования на покупку автомобилей, а разрешить чекистам реквизировать, то есть отбирать машины.

Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией и саботажем большевики создавали в основном для того, чтобы справиться с армией чиновников, которые бойкотировали новую власть и саботировали распоряжения Совета народных комиссаров. Но руководители партии быстро поняли цену органам госбезопасности как важнейшему инструменту контроля над страной.

Двадцать первого февраля 1918 года Совнарком утвердил декрет «Социалистическое отечество в опасности!» Он грозил расстрелом как внесудебной мерой наказания «неприятельским агентам, германским шпионам, контрреволюционным агитаторам, спекулянтам, громилам, хулиганам». Важно отметить эту формулировку: внесудебная мера наказания! Левые эсеры возражали против расстрелов. Но в Совнаркоме их позицию проигнорировали.

Отменив все законы, большевики взялись сами вершить правосудие по принципу: политическая целесообразность важнее норм права. И по всей стране без суда ставили к стенке тех, кого считали «врагами народа и революции».

Важно отметить, что Ленин и Крупская полагали, что иначе большевики просто не могут поступать. Они, верно, и не заметили, как легко присвоили себе право наказывать и миловать, распоряжаться жизнями других людей. Ленин точно знал, что ему делать, когда возьмет власть. В отличие от Керенского, которому власть свалилась в руки. Поэтому Керенский и отказывался подписывать смертные приговоры. А Ленин себе давно объяснил: это политически целесообразно, иначе не удержать власть.

Диктатура пролетариата — вот чем Ленин обогатил марксизм. Он изучил недолгую историю Парижской коммуны и пришел к выводу, что без крови власть не сохранить. Поэтому он единственный был готов действовать твердо и жестко.

Двадцать третьего февраля Всероссийская чрезвычайная комиссия объявила, что в соответствии с декретом Совнаркома будет использовать такой метод борьбы с врагами, как расстрел. Дзержинский не считал ВЧК контрразведкой или политической полицией. Он видел в ВЧК особый орган, имеющий право самостоятельно уничтожать врагов.

«Работники ЧК — это солдаты революции, — писал Феликс Эдмундович, — и они не могут пойти на работу розыска-шпионства: социалисты не подходят для такой работы. Боевому органу, подобному ЧК, нельзя передавать работу полиции. Право расстрела для ЧК чрезвычайно важно».

Он добился этого права для чекистов, и кровь полилась рекой. Страна с ужасом заговорила о «кожаных людях». Подчиненные Дзержинского носили кожаные куртки: им раздали обмундирование, предназначенное для летчиков. Это был подарок Антанты, найденный большевиками на складах в Петрограде. Куртки чекистам нравились не потому, что они предчувствовали моду на кожу. В кожаных куртках не заводились вши. В те годы это было очень важно: вши — переносчики тифа, который косил людей и на фронте, и в тылу.

Большевики создавали атмосферу, в которой террор становится возможным. В отсутствие законов в стране даже формально возник правовой беспредел. При этом чекисты не в состоянии были совладать с настоящей преступностью.

«В городе начались ограбления квартир и убийства, — вспоминала Ольга Львовна Барановская-Керенская, первая жена главы Временного правительства. — Прислуги почти никто уже, кроме коммунистов, не держал, дворники были упразднены, охранять дома и квартиры было некому. Мы понимали, что всё идет прахом и цепляться за вещи незачем, что надо только стараться сохранить жизнь, не быть убитыми грабителями, не умереть с голоду, не замерзнуть. В течение нескольких месяцев, а может быть, и больше, пока дети не достали мне чугунную печку, я жила не раздеваясь и никогда не спала на кровати.

В голове никаких мыслей и никаких желаний, кроме мучительных дум о том, что еще продать и как и где достать хоть немного хлеба, сахара или масла. Тротуаров уже не было, и не было ни конного, ни трамвайного движения (лошади все были съедены), улицы не чистились, снег не сгребался, по улицам плелись измученные, сгорбившиеся люди. И как горькая насмешка на каждом шагу развевались огромные плакаты: “Мы превратим весь мир в цветущий сад”».

ВЧК стала инструментом тотального контроля и подавления. Жестокость, ничем не сдерживаемая, широко распространилась в аппарате госбезопасности. Беспощадность поощрялась с самого верха. За либерализм могли сурово наказать, за излишнее рвение слегка пожурить. Более того, жестокость оправдывалась и поощрялась.