Пасьянс на красной масти - Кирилл Шелестов

— Гляди, какая жирная! — возбужденно кричал на всю улицу обкурившийся Плохиш, тыча пальцем в проститутку в окне. — Да ей лет-то уж сколько! Слышь, мать, хау мач? — подходил он к витрине. — Пятьдесят гульденов?! Ты че, офанарела?! Держись за щеки, а то морда лопнет! Не, не канает! За пятьдесят гульденов я тебе сам дам, куда хочешь! Только харю закрой чем-нибудь!

— А вот та, светленькая, ничего, — жеманно говорил Лисецкий. — Тебе нравится, Мышонок?

— Бабник противный! — с наигранным возмущением восклицал Мышонок, ударяя его по руке.

Лисецкий хохотал, Мышонок, выгибая спину, выкатывал плоскую грудь колесом и делал вид, что страшно ревнует. На самом деле было видно, что она в себе не сомневается.

Отстояв очередь в «Каза-Россу», мы следующий час посвятили созерцанию стриптиза и совокупляющихся пар. Глядя на позы, которые принимали участники шоу, губернатор в темноте тискал Мышонка, который увлеченно сопел. Храповицкий скучал. Мы были здесь не первый раз, и подобные зрелища давно утратили для нас прелесть новизны. Ефим, впервые за день, чуть расслабился и, забыв свою озабоченность, не сводил взгляда со сцены, временами облизывая и без того влажные губы. Плохиш откровенно наслаждался.

— Во дают! — громко шептал он. — Слышь, надо в кемпинге такое организовать! А че, в натуре, должников привезти и телок. И пусть развлекают!

Губернатор улыбался. Плохиш ему явно нравился.

— Их, наверное, на таблетках держат, — предположил Храповицкий. — На такие подвиги у нас даже Вася не способен.

— Вот пусть должники со своими таблетками и приезжают! — не унимался Плохиш. — А тоже, если вдуматься, путевая работа! Вышел на сцену и люби телок! А тут бьешься, как рыба об лед, а толку нет!

После шоу мы отправились по секс-шопам. В самом большом из магазинов Мышонок набросился на белье, которое, с моей точки зрения, отличалось от ее собственной униформы разве что ценой. Кстати, мне всегда было

любопытно, почему, например, чулки не самого высокого качества в секс-шопе стоят в два раза дороже таких же, продаваемых в магазине женского белья. Очевидно, уже входя в интим-магазины, люди ощущают особую атмосферу запрета и готовы за это платить больше.

С каждой новой вещью Мышонок, не стесняясь нас, подбегал к Лисецкому и спрашивал, нравится ли ему. Он бросал в нашу сторону косые взгляды, в которых мешалось смущение и гордость, и снисходительно кивал, изображая добродушного покровителя, терпеливого к проказам своей юной избалованной протеже. Флегматичные продавцы, видя ее азарт и прикинув на глазок возраст губернатора, взялись было предлагать им различные фаллоимитаторы, но Лисецкий обиделся и оборвал их.

Плохиш и Храповицкий отправились в глубь магазина выбирать порнофильмы, Гозданкер последовал за ними, а я остался болтать с Хенрихом.

— У вас в России настоящая демократия, — уважительно сообщил мне Хенрих. — Губернатор может позволить зайти в секс-шоп со своим подружком. Это хорошо. Свободно. Наши не пойдут. Боятся прессы. Неправильно. Почему нет? Он же не имеет жены?

— Еще как имеет! — ответил я.

Хенрих уставился на меня пораженный и надолго замолчал.

— А если в газетах узнают? — спросил он наконец.

— То им никто не позволит про это написать, — объяснил я.

Вероятно, после моей реплики во взглядах Хенриха на российскую демократию произошли некоторые перемены, поскольку дальнейшего желания обсуждать эту тему он не испытывал.

Между тем Лисецкий, видя, что остальные рассредоточились и не обращают на него внимания, бочком приблизился к прилавку, где были разложены наручники, веревки для связывания и плетки. Он что-то быстро взял, потом опять положил, оглянулся и, наконец, остановился на кожаных ремнях и кнуте. Стараясь быть незаметным, он сунул все это продавцам, упаковывавшим покупки Мышонка в черные пластиковые пакеты.

Поскольку Лисецкий принципиально никогда и нигде за себя не платил, видимо считая это ущербом своему достоинству, то Храповицкому пришлось отдать что-то около полутора тысяч долларов за ту ерунду, которой Мышонок надеялся развлекать губернатора короткими амстердамскими ночами.

Из магазина мы вышли в половине первого. Храповицкий и Плохиш были решительно настроены продолжить праздник. Ефим тоже изъявил готовность присоединиться. Но у губернатора, распаленного всем увиденным и близостью эротичного Мышонка, возникли другие планы. Он прижал к себе Мышонка и прерывисто вздохнул.

— Завтра трудный день, — сообщил он. — С утра в поля, потом еще эти технологии смотреть. Надо выспаться!

Мы проводили их до отеля, простились, пообещали не опаздывать к завтраку и отправились в ночной клуб.

3

Признаться, я не понимаю, каким образом в Амстердаме удается выживать ночным клубам, если весь центр города представляет собой не что иное, как один огромный ночной клуб.

Заведение, в котором мы оказались, являло собой что-то среднее между «Миражом» Быка и «Фантомом», где мы подрались с Виктором. По сравнению с московскими заведениями такого рода, здесь было веселее, гаже и дешевле. Полутемное помещение со сценой в зеркалах было просторным, но мебель — старая и вытертая. Цветные прожектора слепили, музыка, разумеется, оглушала.

Правда, девушек здесь было раза в три больше, чем в наших ночных клубах. Пока одна раздевалась у шеста, с десяток танцевали на барной стойке и в проходах. И еще не менее двадцати полуголых дам бродили туда и сюда, маялись в ожидании посетителей и принимали невообразимые позы, демонстрируя привлекательность своих филейных изгибов. Кстати, судя по той готовности, с которой проститутки поворачиваются задом к потенциальному клиенту, эта часть тела в их ремесле гораздо важнее всего остального. Что касается лиц, то на них, кажется, вообще никто не обращает внимания.

Мы уселись в нише, на диване, пододвинув пару кресел. Посетителей, кроме нас, было немного. Двое молодых, пьяных англичан, с всклокоченными крашеными волосами время от времени бросались танцевать, что-то выкрикивая, таскали к своему столу разных девиц, но потом ни с чем отправляли их назад. Было еще трое пожилых смуглолицых арабов, которые жадно смотрели на девушек и переговаривались между собой. В углу сидел старый худой обкуренный хиппи с длинной седой косичкой, с усами и в ковбойской шляпе. Он мутным взглядом озирал зал и, кажется, с трудом понимал, где он находится.

Кстати, в отличие от русских, иностранцы не ходят в стриптиз-клубы со своими дамами. Исключение составляют разве что немолодые туристы-немцы, которым все любопытно. У нас же пригласить девушку в подобное заведение считается столь же естественным, как совместный поход в ресторан. Более того, русские девушки порой посещают ночные клубы с проститутками чисто женской компанией.

Мы заказали виски, и к нам сразу же устремилась пара весьма объемных, томных блондинок. Кокетливо раскинувшись рядом, они призывно заулыбались.

— Давно в Амстердаме, мальчики? — по-русски спросила одна.

— А можно заказать шампанское? — поспешно добавила вторая.

Официантка, чей наряд мало чем отличался от одежды стриптизерш, уже торопилась к нам с бутылкой дешевой шипучки по цене «Дом Переньон». Оплачивать заказ полагалось сразу.

— Слышь, вы бросьте на консумации пацанов разводить! — перекрикивая музыку, взял быка за рога Плохиш. — Короче, сколько за ночь?

— По тысяче долларов! — с готовностью выпалила первая. — И еще надо администратору заплатить.

— Иди, гуляй! — засмеялся Дергачев. — Не позорь Родину!

— Местные по две с половиной заряжают! — оправдываясь, затараторила она. — Дешевле нас все равно не найдете!

— Да мы сюда вообще-то не экономить приехали, — сухо произнес Храповицкий, болезненно морщась при взгляде на их пышные формы.

— Кыш, кыш, — замахал на них руками Дергачев. — Нам русских девок и в Москве хватает.

— А может, оставим их, — нерешительно предложил Ефим, которому в отличие от моего шефа явно нравились толстушки.

— Эх, пропадешь ты, Ефим, через свою доброту! — ехидно отозвался Храповицкий.

Ефим обеспокоенно заглянул ему в лицо, стараясь догадаться о скрытом смысле его слов.

— Да пошли они! — отмахнулся Плохиш. — Лучше негритянок наберем! Давно хотел. Точно говорю, Хенрих? Тебе же нравятся черные? Страшные такие. Здоровенные! — Он состроил зверскую рожу и показал на метр выше своей головы.

Хенрих посмотрел на него с нескрываемой опаской. Видимо, нарисованный Плохишом портрет не пробудил в нем острого влечения. В физиономии ГТлохиша и впрямь было мало соблазнительного.

Одна из девушек, видя, что дальнейшее пребывание в нашей компании не сулит ей заработков, поднялась и обиженно отошла. Другая, русоволосая и голубоглазая с круглым крестьянским лицом и мягким носом, осталась на месте.