Город Бездны - Аластер Рейнольдс

Наш маленький охотничий караван состоял из трех бронированных наземных машин. Кагуэлла, Гитта и я ехали в первой машине, которую вел Дитерлинг. Небрежно опустив руки на джойстик, он вез нас по заросшей тропе. Здешние места этот парень знал не хуже, чем гамадриад. Мне и сейчас больно при мысли о том, что он погиб.

Следом за нами, во второй машине, ехали Вайкуна и еще трое моих людей – Летельер, Орсоно и Шмидт. У каждого из этой тройки был за плечами не один год службы в джунглях. Третья машина везла тяжелое вооружение, в том числе гарпунные ружья упыря Вайкуны, а также боеприпасы, медицинские комплекты, пищевые рационы, запасы воды и надувные палатки-купола. Эту машину вел один из старых проверенных служак Кагуэллы, а Родригес сидел позади с дробовиком, держа под прицелом тропу, – на тот случай, если кто-нибудь попытается напасть на нас с тыла.

На приборной доске красовалась карта Полуострова, поделенная на секторы. Наше положение на данный момент было обозначено мигающей синей точкой. В нескольких сотнях километров севернее, на той же тропе, по которой двигались мы, мигала красная точка, мало-помалу перемещаясь в южном направлении. Это был отряд Рейвича; они полагали, что движутся скрытно, но их выдавало излучение, которое отслеживал Орканья. Они делали пятьдесят-шестьдесят километров в день – весьма неплохо для передвижения в джунглях. Мы планировали разбить лагерь, когда Рейвич приблизится на расстояние дневного перехода.

Тем временем мы пересекли южную границу ареала гамадриад. Глаза Кагуэллы горели нетерпением, его взгляд обшаривал джунгли в поисках огромного зверя. Взрослые особи двигаются степенно, вяло – они настолько неуязвимы для любых хищников, что не развили в себе никаких защитных инстинктов. Единственное, что заставляет гамадриад двигаться, – это голод. Кроме того, их цикл размножения включает миграцию. Если верить Вайкуне, у них нет даже того, что мы называем инстинктом самосохранения. Он нужен им не больше, чем леднику.

– А вот и дерево гамадриад, – объявил Дитерлинг на исходе дня. – Судя по его виду, слияние произошло недавно.

Он указал в сторону от дороги, где царил непроницаемый мрак. Мне грех жаловаться на зрение, но у Дитерлинга была просто нечеловеческая зоркость.

– Боже!.. – произнесла Гитта, опуская на глаза инфракрасные очки-бинокль. – Какое огромное!

– Так и сами гамадриады не маленькие, – сказал ее муж. Он смотрел в ту же сторону, что и Дитерлинг, напряженно щуря глаза. – Ты прав. Похоже, у этого дерева было восемь-девять слияний?

– Как минимум, – согласился Дитерлинг. – И последнее, возможно, еще не закончилось.

– То есть… дерево еще теплое?

Я понял, к чему он клонит. Там, где есть дерево с недавно наросшими слоями, могут находиться и почти взрослые гамадриады.

Мы решили разбить лагерь на ближайшей прогалине, метрах в двухстах впереди по дороге. Водители нуждались в отдыхе после того, как целый день пробирались через заросли, а машины успели получить мелкие повреждения, которые было необходимо исправить, прежде чем продолжить путь. Мы не торопились достичь места, где планировали устроить засаду, и Кагуэлла решил немного поохотиться перед сном в окрестностях лагеря.

Я воспользовался моноволоконной косой, чтобы расчистить прогалину, затем помог накачивать палатки-купола.

– Пойду прогуляюсь, – сказал Кагуэлла, похлопав меня по плечу. Он был в охотничьей куртке, с ружьем за плечом. – Вернусь примерно через час.

– Будьте осторожнее со змеями, – полушутя предостерег я.

– Это просто прогулка, Таннер.

Я протянул руку к стоявшему перед палаткой складному столику, на котором размещалось кое-что из нашего оборудования.

– Если собираетесь далеко, – я поднял инфракрасные очки-бинокль, – не забудьте вот это.

Он помедлил, потом взял у меня прибор и сунул его в нагрудный карман рубашки:

– Спасибо.

Кагуэлла ушел из освещенного лагеря, снимая с плеча оружие. Разобравшись с первой палаткой, которая предназначалась шефу и его супруге, я отправился на поиски Гитты, чтобы сообщить ей об этом. Она сидела в кабине машины, с дорогим электронным блокнотом на коленях, и, небрежно постукивая по клавишам, бегло просматривала страницы какого-то поэтического сборника.

– Ваша палатка готова, – сказал я.

Она закрыла блокнот с видимым облегчением и позволила проводить ее ко входу в палатку. Я заблаговременно проверил прогалину на предмет потенциальной угрозы – например, мелких ядовитых родственниц гамадриад, которых мы называли вьюнами, – но ничего не обнаружил. Гитта шла неуверенно, боялась шагнуть за пределы ярко освещенного участка земли, несмотря на мои заверения.

– Ну как, наслаждаетесь путешествием? – спросил я.

– Это шутка, Таннер? По-вашему, я могу этим наслаждаться?

– Я говорил ему, что будет лучше для всех, если вы останетесь в Доме Рептилий.

Я расстегнул длинную молнию. Роль прихожей играл крошечный воздушный шлюз – благодаря ему палатка не съеживается всякий раз, когда кто-то входит или выходит. Мы установили временные жилища треугольником, соединив их короткими герметичными коридорами. Генератор, наполнявший палатки воздухом и придававший им форму, был невелик и работал бесшумно.

– Вы полагаете, что это подходящее место для женщины, Таннер? – спросила Гитта, шагнув внутрь. – Если не ошибаюсь, подобные устройства вышли из употребления еще до старта Флотилии.

– Нет, что вы… – пробормотал я, стараясь, чтобы тон не казался извиняющимся. – Вовсе я так не думаю.

Я хотел застегнуть наружную дверь, чтобы Гитта могла войти в палатку без сопровождения. Но она подняла руку, не позволив мне коснуться молнии.

– Хорошо, а что вы думаете?

– Думаю, здесь произойдет нечто не слишком приятное.

– Вы имеете в виду засаду? Забавно, а я бы никогда не догадалась.

Я почувствовал себя идиотом:

– Гитта, поймите, вы не все знаете о Кагуэлле. Да и обо мне тоже, раз уж на то пошло. Думаю, скоро вы поймете, за какое дело мы взялись.

– Для чего вы мне это говорите?

– Наверное, просто для того, чтобы вы были к этому готовы. Полагаю, так будет лучше. – Я оглянулся на джунгли, в которых исчез ее муж. – Гитта, мне нужно заняться другими палатками.

– Да, конечно… – Ее голос звучал как-то странно.

Она пристально смотрела на меня. Возможно, дело было лишь в игре света и тени, но в ту минуту ее лицо показалось мне сверхъестественно прекрасным, словно портрет кисти Гогена. Наверное, именно тогда я полностью осознал, что готов предать Кагуэллу. Эта мысль постоянно была рядом, но понадобился миг обжигающей красоты, чтобы высветить ее. Интересно, принял бы я такое решение, если бы тени упали на ее лицо чуть иначе?

– Таннер, вы знаете, что ошибаетесь?

– По поводу чего?

– Я знаю о Кагуэлле гораздо больше, чем вам кажется. Гораздо больше, чем кажется кому-либо. Я знаю, что он жестокий человек, и знаю, что он делал плохие дела. Плохие – не то слово. Ужасные.

– Вот так сюрприз!

– Нет. Что бы вы ни сказали, я не удивлюсь. Я говорю не о мелких злодействах, совершенных с тех пор, как вы с ним познакомились. Они едва ли стоят внимания в сравнении с тем, что Кагуэлла творил прежде. Но если вам не известно прошлое этого человека, значит вы не знаете его по-настоящему.

– Если он настолько плох, то почему вы до сих пор с ним?

– Потому что сейчас он не то чудовище, каким был раньше.

Между деревьями мелькнула голубоватая вспышка, это выстрелило лазерное ружье. Потом в чаще затрещало – что-то упало на землю. Наверное, Кагуэлла шел вперед, пока ему не попалась добыча – по-видимому, небольшая змея.

– Гитта, говорят, горбатого могила исправит.

– Неправильно говорят, Таннер. Плохими людьми нас делают наши поступки, и ничто иное – ни наши намерения, ни чувства. Но что такое несколько давних дурных поступков в сравнении с целой жизнью, особенно с той жизнью, которую мы можем вести теперь?

– Это справедливо лишь для немногих из нас, – возразил я.

– Кагуэлла старше, чем вы думаете, Таннер. И настоящие преступления он совершал давным-давно, когда был совсем молод. То, что я с ним, по большому счету результат его деяний.

Гитта помолчала, глядя на деревья. Я хотел попросить, чтобы она пояснила свою мысль, но не успел.

– Человек, которого я встретила, не был чудовищем. Он был жесток, склонен к насилию, опасен, но вместе с тем обладал способностью дарить любовь и принимать ее от другого человека. Он видел красоту вещей, видел зло в людях. Он не был тем, кого я рассчитывала найти. Но он оказался лучше. Не идеалом, по большому счету, но и не монстром. Я поняла, что не могу возненавидеть его с той легкостью, на которую надеялась.

– Вы надеялись возненавидеть его?

– Не только. Я надеялась убить его или передать в руки правосудия. Вместо этого…

Гитта помедлила. В джунглях снова полыхнуло и протрещал выстрел, знаменуя гибель какой-то твари.