Непорочная грешница - Рексанна Бекнел

— Мне кажется, что далеко не все де ла Мансе счастливы, как ты.

— Мать к тебе привыкнет — дай срок. Она женщина хорошая. В сущности, более достойной леди я не встречал за всю свою жизнь.

Не выпуская из рук кожаного, с металлическими шипами ошейника Мура, Питер отвесил Линни галантный поклон.

— Позволь пожелать тебе доброй ночи, миледи. Мне нужно вернуться в зал, поскольку там сейчас начнут заключать пари…

Он неожиданно замолк, застыдившись чего-то. Это могло бы показаться Линни смешным, если бы ей в голову не вкралась мысль, что смущение Питера имеет непосредственное отношение к ее особе.

— Какое такое пари, Питер? — вкрадчиво спросила она. — Ты просто обязан мне рассказать!

Питер уже пятился к лестнице. Хотя его лицо и покраснело то ли от стыда, то ли от выпитого, широкая озорная улыбка по-прежнему растягивала его рот.

— Ну… я побился об заклад, что Экстон не успеет опрожнить и половины кувшина с вином, как его снова потянет тебе!

? Питер! — с возмущением воскликнула Линни, но того и след простыл.

На лестнице, между тем, послышался грохот, из чего Линни сделала вывод, что де ла Мансе-младший упал с лестницы и кубарем покатился вниз. «Так ему и надо, — мстительно подумала Линни. — Пусть не заключает дурацких пари.»

На самом же деле, ей тоже было интересно — сколько пройдет времени, прежде чем Экстон окажется в ее опочивальне.

Когда он пришел, она уже лежала в постели и была готова к любовной битве. В этот момент Линни не думала ни о пожилой женщине, поселившейся в покоях неподалеку, как, впрочем, не думала ни о своей бабке, ни о брате. Она даже позабыла на время о своей любимой Беатрис, поскольку их с Экстоном тела, повинуясь голосу страсти, слились в единое целое, а души устремились в выси, где не было места размышлениям обо всем низменном. Правда, это продолжалось недолго.

Потом ей в голову пришла мысль, что над будущим она не властна, но над настоящим власть все-таки имеет, а посему ей следует извлечь как можно больше радости из авантюры, которая именовалась ее браком. Как можно больше ибо после нескольких дней, в лучшем случае, недель ее ожидали бесконечные годы печали и душевной пустоты.

Следующая неделя прошла относительно спокойно. В Мейденстоне зажили по новым правилам, которые, знаться, мало отличались от прежних. Но теперь слугами командовала Линии, а не ее бабка. Она утверждала ежедневное меню и ведала самым ценным из припасов — специями. Кроме того, она заправляла кухарками и поварятами, а так же всеми работниками, которые приходили за чем-нибудь в замок. Поначалу Линни полагала, что хотя бы часть забот возьмет на себя леди Милдред, но этого не случилось. Большую часть времени мать Экстона проводила у себя в комнате в компании своей личной служанки. Правда, в течение дня к ней то и дело заходили сыновья.

При всем этом леди Милдред не стремилась вести жизнь затворницы — вместе со всеми она усаживала стол в полдень и, разумеется, ходила слушать с утра мессу. Когда ей приходилось встречаться с Линни по надобности, их общение носило вполне сердечный характер, но было очень коротким. Начинателем этих коротких встреч всегда оказывалась Линни, придумывавшая для них различные предлоги.

Достаточно ли удобны ее покои? Довольно ли у нее свеч, чтобы можно было по вечерам заниматься вышивкой? Так ли приправлены, как она любит, блюда за обедом. На все эти вопросы леди Милдред давала исчерпывающие ответы, которые исключали дальнейшие расспросы со стороны Линни. Да, покои ее вполне устраивают. Нет, лишних свечей ей не нужно, достаточно и те что есть. Да, в пище ровно столько специй, сколько нужно. Даже если Экстон и замечал скрытую недоброжелательность в отношениях между женщинами, то никогда об этом не говорил. И уж, конечно, Линни ни словом не обмолвилась ему о своих чувствах по этому поводу. Тем не менее она очень сочувствовала пожилой даме. Леди Милдред, хотя и оказалась снова в стенах родного дома, никакой особой радости, очевидно, от этого не испытывала.

Зато Линии, живя под крышей Мейденстона, была счастлива, даже несмотря на нависшую у нее над головой угрозу разоблачения. Мейнард продолжал пребывать в беспамятстве, отец молчал и ходил погруженный в свои мысли, леди Милдред пестовала свою тоску по прошлому. Но у Лини был Экстон, и все остальное меркло перед тем светом, который он привнес в ее жизнь.

Воздействие, которое муж оказывал на Линни, было огромно, награждал ли он ее долгим пронизывающим взглядом или заключал в крепкие объятия перед тем, как лечь с ней в постель. Линни, можно сказать, жила ожиданием его слова или внимательного доброго взгляда. Даже когда он просто поддерживал ее за локоть, прикосновение это рождало в ней глубинную лихорадочную дрожь. Хотя она и понимала, что это почти гармоничное сосуществование с мужем не продлится долго, все в ней противилось такому исходу.

Более того, Линни очень хотелось забеременеть от Экстона и подарить ему ребенка — хотя при том, как сложились обстоятельства, такое желание выглядело нелепым. Она знала его всего несколько недель, но этот замысел окончательно зрел в ее голове. Рождение ребенка, по мысли Линни, должно было обеспечить ее любимому Мейденстону окончательное примирение и длительное процветание в будущем.

Только ничего бы из этого не вышло. Рождение ребенка только бы ухудшило и без того сложную ситуацию, поскольку ребенок был бы признан незаконнорожденным — в том, разумеется, случае, если бы старая леди Хэрриет вообще позволила бы ему появиться на свет.

Линни вздрогнула и прижала ладошку к своему пока еще плоскому животу. Одно она знала наверняка — как бы ни сложилась ее жизнь, старую злую бабку к своему будущему ребенку она не подпустит. Никогда. Если понадобится, свое чадо она будет защищать зубами и ногтями.

Линни всячески пыталась избавиться — хотя бы на время — от этой, сделавшейся чуть ли не навязчивой, мысли о ребенке. Бесполезные волнения могли лишить ее последних крох счастья, которые ей еще оставались. А этого она допускать не хотела.

Потом настала пятница, День святой Феодоры, умер ее брат Мейнард. Это вызвало дополнительные трудности, избежать которые было невозможно.

— Он ушел от нас, — беспомощно бормотал ее отец, в углу комнатушки священника, в то время как Лини наблюдала за приготовлениями к похоронам. — Ушел навсегда.

— Никогда он с нами, в общем-то, и не был, — пробормотала Линни, хотя ее отец был слишком погружен в свои мысли и в свою скорбь и вряд ли бы услышал ее замечание даже если бы она прокричала эти слова у него над ухом

Она брила холодные ввалившиеся щеки Мейнарда, Норма обмывала ему тело, руки и ноги. В комнате стоял затхлый запах, который служанка окрестила запахом смерти. Сказать по правде, Линни ощущала его уже с неделю и думала, что ей, возможно, не следовало продлевать страдания Мейнарда, а надо было позволить ему умереть в первый же день. У нее задрожала рука, и лезвие бритвы впилось в щеку брата. Крови, однако, не было, и это настолько поразило Линни, что руки у нее задрожали еще сильнее.