Тропа к Чехову - Михаил Громов

Прозорова Ольга Сергеевна, старшая сестра, начальница гимназии. «Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут, забудут наши лица, голоса и сколько нас было, но страдания наши перейдут в радость для тех, кто будет жить после нас, счастье и мир настанут на земле, и помянут добрым словом и благословят тех, кто живет теперь… Музыка играет так весело, так радостно, и, кажется, еще немного, и мы узнаем, зачем мы живем, зачем страдаем… Если бы знать, если бы знать!» («Три сестры», 1901).

Прохожий. «Чувствительно вам благодарен. (Кашлянув.) Погода превосходная… (Декламирует.) Брат мой, страдающий брат… Выдь на Волгу, чей стон… (Варе.) Мадемуазель, позвольте голодному россиянину копеек тридцать…» («Вишневый сад», 1904).

Прохоровна, старушонка-сваха. «Голова старухи похожа на маленькую переспелую дыню, хвостиком вверх» («Цветы запоздалые», 1882).

Пустовалов Василий Андреич, управляющий лесным складом купца Бабакаева, второй муж Душечки. «Он был в соломенной шляпе и в белом жилете с золотой цепочкой и походил больше на помещика, чем на торговца» («Душечка», 1899).

Путохин. «…Служил писцом у нотариуса и получал 35 рублей в месяц. Это был человек трезвый, религиозный, серьезный» («Старый дом», 1887).

Путохин Вася, старший сын писца, учится в городском училище. «Оттого, что нельзя плакать и возмущаться вслух, Вася мычит, ломает руки и дрыгает ногами или, укусив себе рукав, долго треплет его, как собака зайца. Глаза его безумны, и лицо искривлено отчаянием. Глядя на него, бабушка вдруг срывает со своей головы платок и начинает тоже выделывать руками и ногами разные штуки, молча, уставившись в одну точку. И в это время, я думаю, в головах мальчика и старухи сидит ясная уверенность, что их жизнь погибла, что надежды нет» («Старый дом», 1887).

Путохины, дети писца. «…Детишки, причесанные, веселые и глубоко убежденные в том, что на этом свете все обстоит благополучно и так будет до конца, стоит только по утрам и ложась спать молиться Богу» («Старый дом», 1887).

Пушков. «…Вот уже 35 лет состою профессором одного из русских университетов, член академии наук-с, неоднократно печатался» («Пассажир 1-го класса», 1886).

Пятеркин, помощник присяжного поверенного. «…Возвращался на простой крестьянской телеге из уездного городишка N, куда ездил защищать лавочника, обвинявшегося в поджоге… Ему казалось, что истекший день, день его долгожданного и многообещавшего дебюта, искалечил на веки вечные его карьеру, веру в людей, мировоззрение» («Первый дебют», 1886).

Пятигоров Егор Нилыч. «Дверь отворилась, и в читальню вошел широкий приземистый мужчина, одетый в кучерской костюм и шляпу с павлиньими перьями, в маске. За ним следовали две дамы в масках и лакей с подносом» («Маска», 1884).

Раббек фон, «Фонтрябкин», генерал-лейтенант, «благообразный старик лет шестидесяти, одетый в штатское платье… здешний помещик» («Поцелуй», 1887).

Раббек фон, «высокая и стройная старуха с длинным чернобровым лицом, похожая на императрицу Евгению» («Поцелуй», 1887).

Рагин Андрей Ефимович, доктор. «Наружность у него тяжелая, грубая, мужицкая; своим лицом, бородой, плоскими волосами и крепким, неуклюжим сложением напоминает он трактирщика на большой дороге, разъевшегося, невоздержного и крутого. Лицо суровое, покрыто синими жилками, глаза маленькие, нос красный. При высоком росте и широких плечах у него громадные руки и ноги; кажется, хватит кулаком – дух вон. Но поступь у него тихая и походка осторожная, вкрадчивая; при встрече в узком коридоре он всегда первый останавливается, чтобы дать дорогу, и не басом, как ждешь, а тонким, мягким тенорком говорит: «Виноват!» («Палата № 6», 1892).

Размахайкин, кларнетист. «Вероятно, что-нибудь случилось со Смычковым… Или он напился, или же его ограбили… Во всяком случае, оставлять здесь контрабас не годится. Возьмем его с собой» («Роман с контрабасом», 1886).

Раневская Аня, 17 лет, дочь Раневской от первого мужа. «Моя комната, мои окна, как будто я не уезжала. Я дома! Завтра утром встану, побегу в сад… Ты, мама, вернешься скоро, скоро, не правда ли? Я подготовлюсь, выдержу экзамен в гимназии и потом буду работать, тебе помогать. Мы, мама, будем читать разные книги… Не правда ли?.. Мы будем читать в осенние вечера, прочтем много книг, и перед нами откроется новый, чудесный мир» («Вишневый сад», 1904).

Раневская Любовь Андреевна, помещица. «О, мое детство, чистота моя! В этой детской я спала, глядела отсюда на сад, счастье просыпалось вместе со мною каждое утро, и тогда он был точно таким, ничто не изменилось. Весь, весь белый! О, сад мой! После ненастной осени и холодной зимы опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя… Если бы снять с груди и с плеч моих тяжелый камень, если бы я могла забыть мое прошлое!» («Вишневый сад», 1904).

Рассудина Полина Николаевна, подруга Лаптева и Ярцева, учительница музыки. «…Худа и некрасива, с длинным носом… замужем за педагогом, но давно уже не жила с мужем» («Три года», 1895).

Рахат-Хелам, «громадный азиат с длинным бекасиным носом, с глазами навыкате и в феске» («Лев и солнце», 1887).

Рашевич Павел Ильич, помещик. «Он был одет в очень короткий поношенный пиджак и узкие брюки; быстрота движений, молодцеватость и этот кургузый пиджак как-то не шли к нему, и казалось, что его большая длинноволосая голова, напоминавшая архиерея или маститого поэта, была приставлена к туловищу высокого худощавого и манерного юноши. Когда он широко расставлял ноги, то длинная тень его походила на ножницы» («В усадьбе», 1894).

Ревунов-Караулов Федор Яковлевич, капитан 2-го ранга в отставке («Свадьба», 1889).

Ревунов-Караулов Филипп Ермилыч, отставной контр-адмирал, «маленький, старенький и заржавленный» («Свадьба с генералом», 1884).

Рис Михаил Иваныч, молодой человек лет 22—23-х. «Пью здоровье моей дорогой возлюбленной, тысячу раз целую маленькую ножку» («Супруга», 1895).

Родэ Владимир Карлович, подпоручик. «Прощайте, надо уходить, а то я заплачу…» («Три сестры», 1901).

Романсов Алексей Иваныч, коллежский секретарь.

«– Человек, – философствовал он, обходя помойную яму и балансируя, – есть прах, мираж, пепел… Павел Николаич губернатор, но и он пепел. Видимое величие его – мечта, дым…» («Разговор человека с собакой», 1885).