«Если», 2002 № 08 - Журнал «Если»

— Здорово, верно?

Она уронила цветок, и он немедленно вернулся в исходное состояние.

— Мы даже ветер с долины усмирили. Чувствуешь?

Энн попыталась ощутить ветер, но не почувствовала ничего.

— Неважно, — продолжала Кэти. — Главное, ты слышишь его, правда?

И действительно, гроздь круглых колокольчиков, свисавших с карниза крыши, тренькала серебристым звоном:

— Прелестно, — согласилась Энн. — Но почему? Зачем тратить столько усилий на моделирование этого места?

Кэти тупо уставилась на подругу, словно пытаясь понять смысл вопроса.

— Потому что Кэти всю свою жизнь мечтала иметь такой приют, и теперь он у нее есть, и все мы живем здесь.

— Но ты ведь не настоящая Кэти, верно?

Она не может быть настоящей, потому что слишком молода.

Кэти покачала головой и улыбнулась.

— Мы так давно не виделись, и теперь не знаешь, с чего начать, но это подождет. Мне пора идти. Я нужна нам.

Она повела Энн в хижину, сложенную из обветренных серых бревен, на которых еще остались куски коры. Крыша была покрыта живым дерном, на котором росли полевые цветы, и проседала в середине.

— Кэти нашла это место пять лет назад, когда проводила отпуск в Сибири. Она выкупила его у сельских властей. Хижина была построена двести лет назад. Как только мы сделаем ее пригодной для жилья, увеличим огород и разобьем грядки до самого ельника. Заодно собираемся вырыть колодец.

Огород радовал изобилием овощей, в основном, листовых: капусты, шпината, латука. Тропинка к хижине была обсажена подсолнухами, возвышавшимися над крышей и клонившими вниз тяжелые от семян головки. Хижина ушла на полметра в бурый суглинок. Да и сама тропинка была протоптана так глубоко, что больше напоминала канаву.

— Ты скажешь мне, на что намекала докси? — спросила Энн.

Кэти остановилась у раскрытой двери и ответила:

— Кэти хочет сделать это сама.

Такой старой женщины Энн еще не видела. Она стояла у плиты, помешивая в дымящемся горшке большой деревянной ложкой. Заслышав шаги, она отложила ложку, вытерла руки о передник, пригладила седые волосы, заплетенные в косу и уложенные узлом на затылке, и повернула к Энн круглое миловидное лицо.

— Ну и ну!

— Верно, — отозвалась Энн.

— Заходи, будь как дома!

Внутри оказалась всего одна маленькая комнатка, и к тому же полутемная: свет с трудом пробивался через два узеньких окна, прорубленных в массивных бревенчатых стенах. Энн обошла захламленное помещение, служившее одновременно спальней, гостиной, кухней и кладовой. Вместо перегородок громоздились ящики с консервами. С потолка свисали связки сухих трав и белье. Пол, неровный и местами прогнивший, был покрыт обрывками ковра.

— Ты здесь живешь? — недоверчиво спросила Энн.

— Мне выпала огромная удача здесь жить.

Из-под печи выскочила мышь и поспешила скрыться в груде еловой щепы. Энн слышала, как ветер с долины посвистывает в печной трубе.

— Прости, — спросила Энн, — ты настоящая Кэти?

— Да, — кивнула Кэти, похлопывая себя по обширному бедру, — как видишь, все еще не откинула копыта.

Она уселась на один из расшатанных разномастных стульев и предложила другой Энн. Та осторожно опустилась на сиденье, оказавшееся гораздо крепче, чем на первый взгляд.

— Не обижайся, но насколько я знаю, Кэти любила красивые вещи.

— Той Кэти, которую ты знала, повезло понять истинную цену вещей.

Энн неожиданно заметила столик с изогнутыми ножками, инкрустированный отшлифованными полудрагоценными камнями и редкими сортами дерева. Столик явно выглядел не к месту. Более того, он принадлежал ей!

Кэти показала на большое зеркало в затейливой раме, укрепленное на дальней стенке. Еще одна вещь Энн!

— Я тебе их подарила?

Кэти слегка нахмурилась.

— Не ты, а Бен.

— Объясни.

— До смерти не хочется портить твое свадебное настроение! Редко встретишь такое счастье!

— Ты о чем?

Энн отложила свой букет и ощупала лицо. Потом поднялась и подошла к зеркалу. В нем отражалось некое подобие сцены из волшебной сказки о колдунье и невесте в хижине дровосека. Невеста улыбалась, растянув рот до ушей. То ли она самая счастливая новобрачная во всем мире, то ли сумасшедшая в подвенечном наряде.

Энн смущенно отвернулась.

— Поверь, я совсем не испытываю ничего подобного, — пробормотала она. — Скорее, нечто совершенно противоположное.

— Жаль…

Кэти поднялась и помешала в горшке.

— Я первой заметила ее болезнь, еще в колледже, когда мы были девочками. Но отнесла это на счет юношеской эксцентричности. После выпускного бала и замужества ей становилось все хуже. Приступы подавленности усиливались. Наконец врачи поставили диагноз: хроническая депрессия. Бен поместил ее в психиатрическую клинику, нанял отряд специалистов. Ей провели курс химиотерапии, шоковой терапии, даже старомодного психоанализа. Ничего не помогло, и только после ее смерти…

Энн встрепенулась:

— Энн мертва? Ну, разумеется! Как же я сама не догадалась!

— Да, дорогая, мертва уже много лет.

— Но как?

Кэти вновь уселась.

— Когда решили, что ее состояние имеет органическую этиологию, пришлось увеличить количество серотонина в мозгу. По-моему, довольно мерзкая штука. Ну а психиатры посчитали, что болезнь стабилизировалась. То есть Энн не вылечили, однако она могла вести совершенно нормальную, на взгляд постороннего, жизнь. Но в один прекрасный день она исчезла. Мы с ума сходили! Искали ее повсюду, но она ухитрилась скрываться где-то почти целую неделю. Когда мы нашли ее, она была беременна.

— Что? О, да, я помню, что видела Энн беременной.

— И родился Бобби.

Кэти, очевидно, ждала какой-то реплики, но, не дождавшись, пояснила:

— Бен не его отец.

— Понимаю, — кивнула Энн. — А кто?

— Я надеялась, что ты знаешь. Она не сказала? Значит, никому не известно. Отцовская ДНК не была зарегистрирована. Очевидно, это была не сперма из банка данных и, к счастью, не от лицензированного клона. Отцом мог стать кто угодно, даже какой-нибудь наркоман. Таких у нас предостаточно.

— Мальчика звали Бобби?

— Да, так захотела Энн. Она годами кочевала по клиникам. Однажды во время ремиссии она объявила, что идет по магазинам. Последний, с кем Энн говорила, был Бобби. Через пару недель ему как раз исполнялось шесть. Она сказала, что хочет выбрать ему в подарок пони. Но больше ее никто не видел. Она прямиком отправилась в хоспис и подписала требование на эвтаназию. Ей дали три дня на размышление и предложили консультанта и помощь, но она отказывалась кого-либо видеть. Даже меня. Бен подал протест: из-за болезни его жена неправомочна принимать подобные решения. Но суд с ним не согласился. Насколько я понимаю, она предпочла принять быстродействующий яд. Ее последние слова: «Пожалуйста, не нужно меня ненавидеть».