Земля обетованная. Пронзительная история об эмиграции еврейской девушки из России в Америку в начале XX века - Мэри Антин

школьного комитета, редакторов и других выдающихся людей; и в том, как Фрида восхищалась моими достижениями, проявлялась вся красота её симпатии. Как в былые времена, когда я была непослушной и приглашала её разделить со мной покаяние, она присоединялась ко мне в духовном смирении и торжественно клялась вести себя лучше; так и теперь, когда я была полна гордости и честолюбия, она тоже чувствовала корону на голове и слышала шум аплодисментов грядущих поколений. Разделяя таким образом славу своей сестры, разве могла Фрида Антин сомневаться, что её доля была достаточной наградой за юность, прошедшую в тяжком труде?

Я, в отличие от моей сестры, в то время не зарабатывала себе на хлеб, но можно сказать, что я зарабатывала себе на соль, подметая, моя и драя по субботам, когда не было школы. Мама не могла регулярно вести домашнее хозяйство, поскольку постоянно была занята в магазине, так что нам, детям, многое приходилось делать самим, чтобы поддерживать пустые комнаты в чистоте. Даже здесь Фрида выполняла львиную долю работы, бывало, я всю субботу тратила на то, с чем умелые руки Фриды справлялись за несколько движений. Мне не нравилась работа по дому, но я любила порядок, поэтому я охотно мыла окна и даже умудрялась повеселиться, пока драила пол – я намечала на полу узоры и скользила по ним по всей комнате в искрящемся облаке мыльной пены.

Есть радость, которую мы испытываем, когда хорошо делаем обычные вещи, особенно если они кажутся нам трудными. Когда я столкнулась с необходимостью выполнить дневной объём домашней работы, меня практически парализовало ощущение беспомощности, и я тратила драгоценные минуты, ходя вокруг да около и оценивая сложность стоящей передо мной задачи. Но взявшись за дело и победив, я получала изысканное удовольствие от плодов своего труда. Мои волосы были растрёпаны, подол платья подобран, руки грязные, рукава засучены до локтя, я ходила на пятках по влажным, чистым доскам и проводила рукой по рядам стульев и ножкам столов, чтобы проверить, не осталось ли пыли. Я не могла дождаться, когда смогу привести в порядок своё платье и выбежать на улицу, чтобы посмотреть, как сияют мои окна. Каждый рабочий, несущий коробку с обедом, испытывает порой пылкий восторг от результата своей тяжёлой работы. Точно так же и гениальные люди в часы отдыха от своих более благородных задач доказывают это универсальное правило. Я знаю человека, который занимает должность в крупном университете. Я видела, как он целый час удерживает безраздельное внимание полной аудитории в иных случаях беспокойных молодых людей, рассказывая об обитателях земли и моря во времена, когда ничто ещё не передвигалось менее, чем на четырёх ногах. И я видела, как этот ученый, чьи книжные полки уставлены увесистыми томами, бережно вертел в руках почтовый ящик, который он сам смастерил из картона и клея, и с гордостью демонстрировал его своим друзьям. Ибо рука была первым орудием труда, тем отличительным достижением, с помощью которого человек наконец возвысился над своими сородичами, низшими животными, и уважение к ручному труду сохраняется в каждом из нас на уровне инстинкта.

Долгие недели с июня по сентябрь, пока школы были закрыты, было бы трудно заполнить, если бы не публичная библиотека. Для начала я составила для себя календарь каникулярных месяцев, и каждое утро отрывала один листок, утешая себя мыслью о том, что количество дней каникул сокращается. Но после того, как я открыла для себя публичную библиотеку, я уже не с таким нетерпением ждала возвращения в школу. Библиотека открывалась только в час дня, и каждому читателю разрешалось выносить только по одной книге за раз. Задолго до часа дня меня можно было увидеть на ступенях библиотеки, где я ждала, когда отворятся врата в рай. Я часами сидела в читальном зале, наслаждаясь атмосферой книг, порядком и тишиной этого места, не имеющего ничего общего с Арлингтон-стрит. Ощущение этих вещей пронизывало моё сознание, даже когда я была увлечена книгой, точно так же шелест переворачиваемых страниц и тихие шаги библиотекаря долетали до моих ушей, не отвлекая моего внимания. В моей жизни никогда не было ничего столь чудесного, как библиотека. В каком-то смысле она была даже лучше, чем школа. Можно было читать и читать, учиться и учиться так быстро, как можешь, и не ждать, пока глупые маленькие девочки и невнимательные маленькие мальчики усвоят материал урока. Когда я возвращалась домой из библиотеки, я держала под мышкой книгу и прочитывала её к моменту открытия библиотеки на следующий день, неважно, до которого часа ночи горела моя маленькая лампа.

Какие книги я так старательно читала? Да практически все, что попадали мне в руки. Надо полагать, книги мне помогал выбирать библиотекарь, но, как ни странно, я этого не помню. Что-то должно было меня направлять, потому что я прочла очень много детских книг. Из них я с величайшим восторгом вспоминаю рассказы Луизы Олкотт*. Менее привлекательной была серия книг о Воскресной школе. Том за томом очень непослушная маленькая девочка по имени Лулу вечно устраивала истерики, чтобы у её отца был повод читать ей нотации и ставить ей в пример кроткую младшую сестру Грейси, после чего все они чувствовали себя лучше и молились. Почти так же, как книги Луизы Олкотт мне нравились приключенческие книги для мальчиков, многие из которых были написаны Горацио Олджером*; и я полагаю, что я прочла все книги о Ролло, Джейкоба Эббота*.

Но это еще не всё. Я читала любой печатный мусор, который попадал в наш дом, намеренно или случайно. Я часами зачитывалась совершенно никчёмным журналом историй, который был широко распространён в нашем районе, поскольку подписчикам полагался приз в виде бриллиантового кольца, не ручаюсь сказать, сколько в нём было карат. Истории в этом журнале по закрученности сюжета, обилию ужасов и неправдоподобию персонажей напоминали те, что я читала в Витебске. Текст сопровождали многочисленные иллюстрации, на которых злодей, как правило, держал героиню за горло, в то время как герой прорывался сквозь изящную драпировку на помощь возлюбленной. Если в дом попадал свёрток, завернутый в старую, грязную газету, я тщательно разглаживала её и читала до самого конца. Мне это нравилась и я не видела ничего плохого в том, что читала. И, как и в случае с Витебском, я не думаю, что это чтиво причинило мне вред. Разумеется, после того как я прочла множество хороших книг, настал момент, когда журнал историй с бриллиантовым кольцом стал вызывать у меня отвращение; но на первых порах моя