Пиратика - Танит Ли

Судья взмахом руки заглушил протестующие голоса и подался вперед.

— Если бы вас простили, каково было бы ваше самое сокровенное желание?

— О, сэр! — Голди подняла к нему залитое слезами лицо. Крошечный крестообразный шрам, символ дурного обращения с нею, алел, как след поцелуя. — Я бы всей душой хотела стать тем, кем мне никогда не дозволяли быть. Женщиной. Просто женщиной. И я была бы благодарна тому, кто научил бы меня быть ею.

Судья прочистил горло и больше не произнес ни слова.

Десять минут спустя Малышка Голди, капитан пиратского корвета «Враг», была прощена. Точнее, признана совершенно ни в чём не виновной.

Артия услышала эту новость от Тюремщика, когда тот вернулся.

— А что будет с командой Голди? — поинтересовалась она.

— Отправятся на виселицу, как и все вы.

— Похоже, у веревок будет много работы, — сказала Артия, как говорила когда-то Молли на сцене.

Потом дверь распахнулась шире, и в ней выросли два дюжих стражника: в камеру внесли несколько блюд, от которых поднимался пар, бутылку вина, горячий кофейник и проволочную корзину с раскаленными углями.

Планкветт степенно перелетел через камеру и приземлился на тарелку с картошкой.

— Гнусная птица, — процедил тюремщик сквозь зубы.

— Я просила камеру с камином, — напомнила ему Артия.

— Это невозможно. Эта камера специально предназначена для таких, как вы. Останетесь здесь. — Он придвинулся ближе и снова залебезил: — Но вашу команду я переселил. Камера хорошая, большая, с огромным камином — лучшая, какая у нас есть. Просто загляденье!

— Могу ли я вам верить? — Артия старалась не выдать охватившего ее волнения.

— Как пообедаете, можете сами поглядеть. Навестите свою команду, даю вам целых двадцать минут. Ну как, идет?

Странно. Она вдруг вспомнила, как впервые увидела их, своих пиратов, в то утро в «Кофейной таверне» на западной окраине Ландона.

Они сидели на скамьях, придвинутых к камину, в котором горели дрова и трещали сосновые шишки. Огонь пылал знатный. Каналья-тюремщик не обманул.

В первый миг Артия огляделась, ища Свина. Но его, разумеется, здесь не было. (Он, высоко задрав желтый хвост и крепко сжимая в челюстях попугайскую косточку, опрометью бросился бежать с «Неуязвимого», едва корабль пришвартовался в Ландонском порту.

— Не огорчайся, — сказал Дирк Соленому Уолтеру. — Свин всегда такой. То уходит, то возвращается…

— Если вернется и на этот раз, — вздохнул Уолтер, — он нас не найдет.)

Но на этот раз Свин не вернулся. Этот пес, по словам Эйри, всегда знал, с какой стороны его лапка намазана маслом.

Планкветт восседал на плече у Артии, гордо выставив вперед клюв. Убедившись, что на скамейках сидят его старые знакомые, он пронзительно заорал и подлетел к ним.

Все вскочили, отшвырнув кружки с кофе.

— Планкветт!

— Артия! Это же Артия!

— Тебя что, посадили к нам, чтобы мы провели последние часы вместе?

— К сожалению, нет. Просто пустили в гости.

Их энтузиазм, как тонкая веточка в огне, вспыхнул ярко, и тотчас же угас.

Что еще сказать? Радоваться было нечему. Через три — точнее, через два с половиной — дня их вздернут на Локсколдской виселице.

И тем не менее они постарались провести время весело. Уселись в кружок у огня и принялись вспоминать прошлое, рассказывать забавные истории. Сказали Артии, что она чудесно выглядит, даже непохоже, что она только что из тюремной камеры. Она отвечала им тем же.

Потом все уткнулись носами в свои кружки.

— Мистер Вумс, — сказала Артия. — Будьте добры, отойдем на минутку.

Эбад (как, впрочем, всегда) был самым молчаливым из всех. Казалось, он ждал этих слов. Он встал и подошел с ней к забранному решеткой окну.

— Как ты сумела раздобыть всё это?

—  Тюремщик хочет, чтобы я оставила автограф в его книге знаменитостей. Послушай, время истекает — он дал мне всего двадцать минут. Эбад, я вижу, вы не закованы.

— Они сняли с нас кандалы на время обеда, сказали, мы можем гулять свободно часов до шести.

— Значит, нужно успеть до шести! — Эбад вопросительно посмотрел на нее. Артия продолжила: — Еще не догадался? Камин!

—  Можно попробовать — дымовая труба достаточно широкая. Но неужели здешние тюремщики такие дураки и не предвидели, что мы можем сбежать?

— По-видимому, да, Эбад. Дураки никогда не думают о каминах. Именно так я сбежала из Ангельской Академии. В том камине труба была достаточно широка для меня, а этот камин во много раз больше. Внутри должны быть ступеньки для трубочистов.

— Но если в других каминах, соединенных с этим, горит огонь, труба может быть горячей. Куда она выходит?

— На крышу, куда же еще?! Внизу по земле наверняка ходят стражники, но они не ожидают такого подвоха. Идите осторожнее, ступайте неслышно и держитесь крепче. Вам дали простыни? Тогда свяжите из них веревки, чтобы спуститься по стене. Это ваша единственная возможность спастись!

— А ты?

— Что-нибудь придумаю, Эбад. У меня еще целых три дня. Мне будет лучше думаться, если не надо будет беспокоиться за вас.

Эбад взял ее за руки. «Да, это прощание», — подумала Артия.

Подлетевший Планкветт уселся на их соединенные руки, вцепился когтями в запястья.

— Я оставлю его тебе, Эбад. Так будет лучше. — Артия погладила мягкую макушку попугая, покрытую перьями цвета рубина и нефрита — такими же были бальные платья Молли. — Будь осторожнее, Планкветт, старина. Береги себя, папа…

Эбад улыбнулся.

— Ты тоже, дочка, — сказал он. — Ты всё помнишь.

— Конечно, помню. Забыла только на шесть лет. Артия попрощалась со своей командой. Эйри плакал.

За ним прослезились Дирк, Уолтер, Вускери, Питер… Круглое лицо Честного Лжеца походило на одну громадную слезу.

— Осторожнее, ребята, а то огонь зальете, — печально заметил Глэд Катберт.

— Мистер Вумс скоро объяснит вам, что погасить огонь в камине — совсем неплохая мысль. Доброй вам ночи, джентльмены. Увидимся в лучшие времена. Где-нибудь в раю для храбрецов.

Когда носатый тюремщик отпер дверь, Артия тотчас же вышла в коридор. Тюремщик поворчал что-то себе под нос и запер дверь.

— Теперь-то вы подпишете книгу?

— Да.

— Тогда на вас хочет взглянуть парочка знатных господ и несколько дам. По одной минуте на каждого, а всего их пятеро. Тоже деньги, знаете ли… Мне придется заковать вас — они этого ждут. Нельзя разочаровывать публику. Сами, небось, понимаете, вы же актрисочка…

«Хоть бы они убежали! Это всё, о чем я прошу. Мне бежать нельзя. А они должны».

Снова в одиночестве. Была ли она когда-нибудь так одинока? Она много раз оставалась одна… но это было не так.