Красные бокалы. Булат Окуджава и другие - Бенедикт Сарнов

(Абрам Терц. Спокойной ночи. Париж, 1984)

Таков финал этой истории.

За ним, правда, следует еще один виток сюжета, из которого мы узнаем, что чекистская операция на этом не только не завершилась, но получила новое, совсем уже фантастическое развитие: в сопровождении двух уже более высоких кагэбэшных чинов – младший – майор, старший, стало быть, не меньше подполковника – герой летит (почему-то на тяжелом бомбардировщике) в Вену, где ему предстоит спланированная ими новая встреча с Элен. По их заданию им была отправлена ей телеграмма, в которой сообщалось, что на короткое время он окажется в Вене и хотел бы с нею увидеться. А у него с Элен заранее было на этот случай условлено, что если такое послание она получит и там будет сказано «обязательно приезжай», то это будет означать «не приезжай ни в коем случае». Но Элен об этом забыла и на слово «обязательно», которое он в свою телеграмму вставил, внимания не обратила, приехала. Так что встреча состоялась. Но по каким-то причинам, о которых в романе упоминается глухо, и эта чекистская операция тоже сорвалась, провалилась.

К основной линии повествования этот эпизод мало что добавляет. Разве только бросает дополнительный свет на то значение, какое придавали чекисты этой своей возне с юной француженкой.

Всю эту историю, рассказанную Синявским в его романе, – не только этот последний, действительно фантастический эпизод, а всю историю отношений Андрея с Элен Пельтье-Замойской – Хмельницкий не то что подвергает сомнению. Он над нею просто глумится:

Но вот Элен найдена. Где и как – хитрый А. Д. не рассказывает. Ясно только, что он и тут обманул без труда дураков-гебистов: все рассказал Элен. И даже, опасаясь похищения, настоял, чтобы она зарегистрировалась во французской комендатуре. И этим спутал их подлые планы… Вообще – с начала до конца не помогал им, а мешал, молодчина. Такие затраты. Такая подготовка. Такие силы задействованы.

Диссертанта оторвали от научной работы. Небось вынудили его врать друзьям и знакомым. Командировочные. Казенного бензина сколько пожгли. А толку – чуть… И А. Д., хитрец эдакий, успел договориться с Элен о переправке своих сочинений за границу. Так что можно даже так понимать, что это органы виноваты в будущей публикации на Западе прославленных терцин. Смешно, ей-Богу… Они обсуждают, как переправлять на Запад антисоветчину, а сзади следит за ними гебист и ничего, младенец, не подозревает…

Ох, сомнительно. Насколько мы знаем органы, эта организация подготавливает свои акции солидно и профессионально. Четко ставит задачи и неплохо их решает. И в деньгах хоть и не нуждается, но без толку их тоже не швыряет. Так что есть кое-какие основания думать, что и в этом случае все было не так смехотворно-нелепо, как описывает А. Д. Что-то он, может быть, от общественности скрыл.

Возникает ряд тяжелых вопросов. Среди них, к примеру, такой: многие ли из миллионной армии советских стукачей удостоились доверия участвовать в таких вот загадочных заграничных операциях? И если нет, то не слишком ли легкое это слово – стукач – для А. Д. образца 50-х годов? И прекратил ли он свою секретную патриотическую деятельность сразу по возвращении в Москву, к любимому Маяковскому?

(Сергей Хмельницкий. Из чрева китова // 22, 1986, № 48)

На что намекает эта последняя реплика? Уж не хочет ли Сергей Хмельницкий сказать, что и свои подпольные произведения Андрей Донатович Синявский сочинял и переправлял на Запад по спецзаданию Лубянки? Что и эта операция была задумана и спланирована чекистами с далеко идущей зловещей целью внедрить своего человека в тесный круг антисоветской эмиграции?

При всей чудовищности такого предположения оно было высказано однажды. И не в том насмешливо-ироническом тоне, в каком это сделал сейчас я, а, что называется, на полном серьезе. И не в какой-нибудь там завуалированной, осторожно намекающей форме, а впрямую. И с прямой отсылкой к разоблачениям Сергея Хмельницкого.

Через шесть лет после появления

этого его разоблачительного очерка в иерусалимском журнале «22» он вновь увидел свет – на этот раз на страницах парижского эмигрантского журнала «Континент» – с чуть обновленным предисловием того же Воронеля.

А о том, зачем «Континенту» вдруг понадобилось перепечатать этот старый текст, сообщалось в специальном объяснении:

ОТ РЕДАКЦИИ ЖУРНАЛА «КОНТИНЕНТ»

Теперь, когда в еженедельнике «Московские новости» в телепрограмме «Пятое колесо» М. Синявская сама признала (и за себя, и за мужа) факт своего далеко не кратковременного сотрудничества с КГБ, мы сочли своевременным вернуться к публикации израильского журнала «22», которую мы помещаем выше.

В свое время она вызвала бурную реакцию друзей и знакомых Синявских, все они единодушно осуждали греховное прошлое автора статьи и отдавали дань героизму обвиняемого, но никто из них так и не ответил на самый простенький вопрос: сотрудничал их герой с КГБ или нет?

Теперь, когда, повторяем, на него ответили сами обвиняемые, мы считаем себя вправе вернуться к этой проблеме.

В новом свете предстают отныне и льготные, в отличие от его подельника Юлия Даниэля, условия пребывания Синявского в лагере, и его досрочное освобождение по помилованию, и комфортный отъезд четы Синявских на Запад с уникальной библиотекой (в ту пору запрещались к вывозу даже книги до 45 года издания) и музейными ценностями, включая баснословно дорогую икону св. Георгия XIV в., и, наконец, их целеустремленную деятельность в Зарубежье по компрометации А. Солженицына, А. Сахарова, а также всех тех, кто отказывался участвовать в этой деятельности.

По-иному выглядит теперь также самый суд над Синявским. В свое время последний с подачи Е. Евтушенко (кстати сказать, тоже недавно уличенного в связи с КГБ) на страницах французского журнала «Обсерватер» заявил, что процесс был спровоцирован ЦРУ. В американском журнале «Нью репаблик» бывший ответственный сотрудник этой организации Дж. Джеймесон категорически отверг эти обвинения. Сам КГБ по этому поводу упрямо отмалчивается.

Остается подождать развития событий.

Кое-какое развитие эти события получили. И не без участия автора этого редакционного объяснения, которым был – у меня в этом нет ни малейших сомнений – главный редактор «Континента», мой старый приятель Володя Максимов.

Но об этом – в свой срок.

А сейчас я возвращаюсь в ту декабрьскую ночь 1988 года, когда мы втроем – я, Андрей и Марья – бродили по ночному Парижу, а потом сидели в моем гостиничном номере и говорили, говорили, говорили – не могли наговориться.