1942: Реквием по заградотряду - Александр Золотько

– А у тебя были причины?

– Две с лишним тонны золота, – сказал Орлов. – В изделиях. Потрясающей красоты. И небольшой отрезок времени, в который я мог это все заполучить. И полная невозможность дотащить все это на себе до воронки. Две тонны – это очень много. Только корабль. И мне еще повезло, что эскадра не добралась до Европы. Я смог… мы смогли перехватить груз. Такая получилась многоходовка… Я не уверен, что еще раз возьмусь за такое. Товарищ Сталин в качестве поставщика и снабженца – согласись, есть в этом что-то сюрреалистическое.

– Тебе придется ответить на много моих вопросов, – без угрозы в голосе сказал Корелин. – И если ответы меня не устроят…

– На корабле чисто! – доложил Никита, спускаясь в трюм. – Если никто не сидит в бочках, то…

– Ладно, будем собираться, – Орлов снова поднес часы к лучу света. – Время начинает поджимать. Икрам?

– Я, – сказал Рахимов из сумрака.

– Остаешься здесь и никого… никого не подпускаешь к двери, – приказал Орлов.

– Хорошо.

– Постарайся не убивать, но и не рискуй. Предупредил и сразу же убил, в случае невыполнения приказа. Хорошо?

– Хорошо, – сказал Рахимов.

– Через полчаса мы отправляемся, так что… – Орлов прошел мимо Корелина, задержался на секунду возле него и тихо, почти шепотом, сказал: – Не для оправдания, а для общего образования. Операция была спланирована Дедом. Вопросы есть?

Катер перевез на корабль всех. И все, включая мешки с гильзами. Все собрать не получилось, но Орлов особо и не настаивал.

С корабля на катер протянули канаты, два «ДШК» поставили возле бортов, как пушки.

– Так, – удовлетворенно произнес Орлов, осмотревшись. – Пока все складывается удачно. Без потерь с нашей стороны… Эй, на катере!

– Да! – отозвался Чалый. – Есть на катере!

– Через десять минут по моей команде плавно двигаешь катер. И тащишь наше корыто за собой.

– Лады. Вы только якорь обрубите, прежде чем команду подавать.

Орлов выматерился сквозь зубы, подобрал с окровавленной палубы абордажный топор, подошел к якорному канату.

– Пулеметы зарядить! – скомандовал Орлов. – «ДШК» и остальные. Мало ли что может случиться в пути…

11 августа 1942 года, Калмыцкая степь

Да никогда он не привыкнет к этим переходам по воронке. Нельзя к такому привыкнуть.

Нет, в самом переходе, в скольжении из одного времени в другое, ничего такого не было. Во всяком случае, Севка этого не замечал. Просто начинал шаг в одном месте и времени, а заканчивал – в другом. Только стартовал из заснеженного, насквозь белого парка, а финишировал темной и теплой октябрьской ночью для того, чтобы потом оказаться в залитой солнцем степи.

Или не залитой, а только освещенной. Солнце еще толком не встало, когда Севка и Костя шагнули на жесткую выгоревшую траву. И, не останавливаясь, побежали. Изо всех сил.

Времени у них, считай, не было. За пять минут нужно было взлететь на холм и успеть…

«Никто вам помогать не собирается, – сказал миллион лет назад Чалый. – Никто».

Это правильно, подумал на бегу Севка. Наверное, правильно. Глупо, но правильно. Ведь он точно знает, что успеет… Лучше бы прибежать раньше, но даже так, как вышло, все равно хорошо. А если бы он не успел? Вот сейчас остановиться, рвануть Костю, повалить его в траву и сидеть-ждать, пока не прогремят те самые выстрелы, и проверить, работают парадоксы, изобретенные фантастами, или нет. И что произойдет, если Севка и Костя на самом деле не успеют?

Лучше уж попробовать успеть пораньше.

Севка прибавил.

Земля была твердой, бежать было почти удобно, только высокая жесткая трава путалась под ногами. Ничего, подумал Севка и скомандовал себе: шире шаг.

Тут главное не мешкать и не оглядываться. Костя отстал, Севка уже не видел его краем глаза, а слышать не мог – в ушах гремело и трещало.

Еще быстрее…

На часы он тоже не смотрел, незачем. Если все предопределено, то все равно все получится… Ну, урядник решит выкурить две самокрутки вместо одной. Или у Грыши зачешется нос…

Над головой у Севки загрохотало. Мелькнула тень по земле.

Бомбардировщики. «СБ», которые немцы расстреляли – расстреляют – перед тем, как урядник дядя Яша подал команду. Черт, времени почти нет, а до вершины холма еще метров десять. И дыхание совсем сбилось, хрип колючий и темнота, застилающая глаза. Будет смешно, если Севка просто не сможет стрелять…

Бомбардировщик, задымив, пошел к земле, крутанулся через крыло и упал. На месте падения вспух черный дымный пузырь, пропитанный багровыми всполохами. Медленно пополз вверх черный столб. Потом, чуть дальше, упал второй бомбер.

Немецкие истребители вились вокруг третьего, подраненного, словно играли, посверкивая солнечными бликами на крыльях. Весело так и несерьезно.

Вершина.

Севка упал на живот, жадно хватая пересохшим ртом воздух. Вскинул винтовку к плечу.

В ста метрах от него казаки собирались расстреливать двух изловленных командиров Красной армии. Севку и Костю.

Севка тихо застонал, стер ладонью пот, крупными каплями повисший на бровях.

Это было странно – видеть себя вот так, со стороны. Не в записи или на фото, а вживую.

Вот он стоит, смотрит на расстрельную команду. Не он смотрит, поправил себя Севка, а я смотрю. Я сам смотрю на себя и смотрю на карабин в руках у Грыши. И на ствол этого карабина только что села бабочка. Или уже улетела, ее отсюда не разглядеть. А Севка не помнил… ведь не помнил, не мог вспомнить, бабочка была до падения бомбардировщиков или после… Наверное, до…

Севка оттянул затвор СВТ, несколько раз вдохнул-выдохнул, успокаиваясь. Ствол танцевал, не желая замереть на мишенях.

Урядник бросил окурок, Севка, естественно, не видел самого окурка, видел только движение руки дяди Яши.

Сейчас…

Но он успеет выстрелить раньше. Ведь может успеть… Севка затаил дыхание, заставил мушку замереть и нажал на спуск.

Щелчок – выстрел не прозвучал.

Севка завыл от обиды, дернул затвор, понимая, что вот теперь может не успеть, что чертова эсвэтэшка не вовремя решила продемонстрировать свой норов. Что там? Пыль? Просто бракованный патрон?

Севка еще раз нажал на спуск и снова услышал вместо выстрела щелчок.

Костя, тот Костя, что стоял над оврагом, вдруг метнулся к Севке, толкнул его. Разом выстрелили два карабина. Севка, тот Севка, что лежал на холме, зажмурился и снова все прозевал.

Над головой у него прогремели три выстрела, быстро, словно из автомата, один за другим. Гильза упала Севке на руку, обожгла, но Севка не вскрикнул, смотрел потрясенно на то, как медленно падает возле оврага дядя Яша, как рухнул, словно подкошенный, Фома и как Грыша – бедняга Грыша – оседает на землю, схватившись обеими руками за живот. А ведь я хотел его убить сразу, подумал Севка. Хотел всадить бедняге пулю в голову, чтобы ни он не мучился, ни я… Может, поэтому патроны и не стреляли? Или Дед специально снарядил «СВТ» Севки вареными патронами, прекрасно понимая, что этот рохля и размазня обязательно попытается устроить нечто подобное, организовать опасную глупость. И подстраховался Евграф Павлович, сволочь престарелая… умница седобородая… Как же с ними тяжело, что с Дедом, что с Орловым…