Династические войны Средневековья - Дмитрий Александрович Боровков

человеческого, но и божественного возмездия, за счет возвеличивания другого участника конфликта Эрика Незабвенного (о его причастности к убийству старшего брата Харальда и его семьи хронист не упоминает). Изложение следующего этапа междоусобной войны в его интерпретации также отличается от датских хроник. Законным правителем Дании Гельмольд считал Свена, так как в качестве короля он признал суверенитет императора Фридриха I. По словам хрониста, Свен обращался со своим народом весьма жестоко и, «воздавая ему за это, Господь покарал его, и последние дни его завершились несчастьем». «Соперник же его, Кнут, слыша ропот народа против Свена, послал за Вальдемаром, своим родственником и сподвижником Свена, и, призвав его, заключил с ним союз, отдав ему в жены свою сестру. Заручившись его поддержкой, он возобновил свои дурные замыслы против Свена». Тот был вынужден бежать к саксонскому герцогу Генриху Льву, который зимой 1156 г. вторгся в Данию, однако, несмотря на то что «Свен часто похвалялся перед герцогом, что когда он придет с войском, то даны примут его добровольно, во всей данской земле не оказалось никого, кто принял бы его или поспешил ему навстречу», – сообщает Гельмольд. После ухода саксонцев Свен обратился к ободритам и сумел привлечь на свою сторону часть датчан. Наконец, при посредничестве епископа Рипы Гелия государство было разделено на три части. «Вальдемару досталась Ютландия, Кнуту – Зеландия, Свену – Скония, которая, как считалось, превосходила другие [части] своими мужами и оружием. Остальные, меньшие, острова были разделены между всеми, как кому было удобно. И, чтобы соглашение не нарушалось, они все принесли присягу.

После этого Кнут и Вальдемар устроили великолепный пир в Зеландии, в городе, который называется Роскильд, и пригласили своего родственника, Свена, чтобы оказать ему честь, а также чтобы подкрепить и успокоить его после всего того зла, которое причинили ему в дни вражды и войны. Он же, сидя на пиру и видя, что короли беспечно пируют и далеки от всякого подозрения, начал по причине врожденной коварности своей раздумывать, какое место было бы удобно для засады. На третий день пиршества, когда уж спустился ночной мрак, по знаку Свена были принесены мечи, и [люди его] набросились на беспечных королей и неожиданно закололи Кнута. Когда убийца направил удар в голову Вальдемара, тот, быстро вскочив, сбросил светильник и, благодарение богу, ускользнул в темноте, получив одну только рану. Бежав в Ютландию, он привел в движение всю Данию. Тогда Свен объединил войска Зеландии и морских островов и переправился в Ютландию, чтобы покорить Вальдемара. А тот, выведя войско, вышел навстречу ему с большими силами, и недалеко от Виберга началась битва. И был убит в тот день Свен, и все мужи его тоже, а Вальдемар получил королевство Данское и стал правителем мира и сыном мира»[522].

В этом сюжете Гельмольда показательна неоднозначная оценка Свена: он рассматривался как легитимный правитель, действия которого приобретали все более негативный характер, до тех пор пока не завершились братоубийством и последовавшим за тем возмездием. Напротив, позитивная оценка Вальдемара I сближает труд немецкого хрониста с датскими хрониками, так же как и осуждение убийства Кнута Лаварда. Одинаковое отношение к образу правителя-мученика придает как датской, так и немецкой хронике некоторый агиографический оттенок. Несмотря на это, рецидивы братоубийства случались в Дании и в более позднее время, когда король Эрик IV (1241–1250) был убит по приказу своего брата, герцога Шлезвига Авеля.

Согласно «Старой хронике Слаланда», герцог во время мира под надуманным предлогом захватил своего брата, «когда же никто за короля не выступил, герцог передал его какому-то своему воину, который звался Туко Босте, чтобы он сторожил его. Воин же таким образом вопросил герцога: “Куда прикажешь проводить короля, брата твоего?” Тот же ответил: “Веди его, куда захочешь и сделай то, что можешь”». Эрика посадили в барку и отвезли недалеко от города: когда он понял, что его собираются убить, то обратился к сопровождавшим его людям с просьбой, чтобы они позвали священника, прежде чем убьют его. После того как к Эрику привели пресвитера, совершившего исповедь, «слуги сатаны» схватили короля, притащили к морскому берегу, обезглавили и бросили в пучину. По прошествии нескольких недель найденное рыбаками тело было доставлено в город и погребено в монастырской церкви. Когда его младший брат Христофор стал королем Дании (1252–1259), то велел перезахоронить его с почетом, достойным королевского погребения. «Известно, что исполнителям казни короля столь достойным образом возмездие через некоторое время последовало, что не один из них [в живых] не остался, но все наихудшей смертью свою жизнь завершили», – говорится в хронике[523]. В этом сюжете, где также прослеживается влияние стереотипа правителя-мученика, ответственность за содеянное падает не на инициатора преступления Авеля, отношение к которому нейтрально, а на непосредственных исполнителей убийства. Зато в шведской рифмованной «Хронике Эрика», составленной в 1320-х гг., этот сюжет был интерпретирован уже с агиографической точки зрения, предполагавшей прославление убитого и наказание для братоубийцы:

Начались в Дании смутные годы.

Конунг Эрик, из Рингстада родом,

был там жестоко и подло убит,

братьями преданный, в землю зарыт.

Герцог Авель средь них одного

звали. По плану и воле его

Эрик утоплен в заливе был Сле.

Горе тому, чьи мысли о зле!

Вытащил бедный рыбак проплывавший

труп, под водою долго лежавший.

К берегу с телом направил челнок.

Слез удержать по пути он не смог.

Каждый, кто тело нес, провожал,

В память усопшего свечку держал.

Ангел небесный на землю слетел

к Эрика гробу. Так Бог захотел!

Взят он на небо и стал он святым.

После него был конунгом Авель.

Был он убит и мир наш оставил.

Фризы его зарубили в сраженье.

Мало в аду, знать ему утешенья.

Жил на земле он так, что, конечно,

адов огонь терпеть ему вечно[524].

Интерпретацию феноменов братоубийства в Норвегии и Дании в ряде случаев можно назвать нейтральной, но с усилением позиций католичества и последующим формированием представлений о правителе-мученике оно постепенно трансформируется в сторону негативной оценки, хотя хронисты не всегда последовательно следуют этой тенденции. Даже в Дании, где на репрезентации феномена братоубийства сказалось формирование культа правителя-мученика Кнута Лаварда, данная тенденция не выдерживается до конца под влиянием политической конъюнктуры.

Хотя рассмотренные сюжеты отнюдь не исчерпывают всех фактов источников, равно как и всех культурно-исторических аспектов проблемы, оставляя место для более глубоких исследований, они дают