Утраченный символ - Дэн Браун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Несомненно, – согласился Малах. – Но и демоны услышат».
Он уже давно осознал, что при правильном применении его искусство может открыть адепту врата в царство духа. Обитающие там незримые силы, как и люди, бывают и добрыми, и злыми. Светлые – исцеляют, хранят и стремятся к вселенской гармонии. Темные действуют с точностью до наоборот, сея разрушения и хаос.
Если к незримой силе воззвать правильно, она может внять заклинанию и помочь взывающему осуществить желаемое здесь, на земле, наделив его сверхъестественным могуществом. Но за свою помощь эти силы требуют воздаяний. Светлые – молитв и хвалы, а темные – кровавых жертв.
«Чем весомее жертва, тем выше обретаемое могущество».
Малах начинал с мелких тварей, однако со временем жертвы обретали все больший размах.
«Сегодня я сделаю завершающий шаг».
– «Страшитесь! – грозил проповедник, предрекая приближение Апокалипсиса. – Грядет последняя битва за людские души!»
«Да, – снова согласился Малах. – И я буду ее самым доблестным воином».
Битва, разумеется, давным-давно началась и ведется с незапамятных времен. В Древнем Египте те, кто совершенствовал великое искусство, вошли в историю как величайшие адепты, поднявшись над толпой и став истинными приверженцами Света. Они ходили по земле как боги. Строили великие храмы, куда из самых дальних концов стекались неофиты, жаждущие приобщиться к мудрости. Возникла золотая раса людей. На краткий миг человечество приблизилось к тому, чтобы воспарить, сбросив земные узы.
«Золотой век Мистерий древности».
Однако человек, плотская тварь, падок на соблазны. Гордыня, ненависть, нетерпение, жадность. Нашлись те, кто извратил великое искусство, обернув его на потребу низменным желаниям. Они призывали себе на службу темные силы. Так родилось другое искусство – более могущественное, безотлагательное, пьянящее.
«Это мое искусство.
Это мое Великое делание».
Просвещенные адепты эзотерических братств, наблюдая, как поднимает голову зло, догадались, что люди не спешат использовать новообретенные знания на благо себе подобных. И тогда адепты утаили свою мудрость, спрятали ее от недостойных глаз. Постепенно следы ее изгладились из истории.
То было Великое падение человека.
Земля на долгие века погрузилась во мрак.
Служители разбросанных по миру церквей, храмов и святилищ всех известных религий – доблестные потомки адептов, – не желая сдавать позиции, по сей день тычутся вслепую в поисках Света, надеются вновь обрести утраченное в прошлом могущество и дать отпор тьме. Время стерло воспоминания… оборвало связь с прошлым. Никому больше не ведомо, из какого источника прежде черпалась могущественная мудрость. От божественных чудес, творимых предками, новые хранители веры во всеуслышание открещивались, объявляя ересью.
«Действительно забыли?» – не верил Малах.
Отзвуки древнего искусства гуляют по земле до сих пор – от мистиков-каббалистов до эзотериков-суфиев. Отголоски проникли и в христианские таинства – поедание тела Христова во время Святого Причастия, чины и небесные иерархии святых, ангелов и демонов, чтение молитв нараспев, астрологическая подоплека христианского календаря, священное облачение и обещание вечной жизни. По сей день от нечистой силы обороняются дымом кадильниц, звоном священных колоколов или брызгами святой воды. У христиан до сих пор в ходу обряды изгнания бесов – идущее из древности мастерство, которое требует умения не только изгонять, но и призывать демонов…
«Неужели и после этого они не догадываются о своем прошлом?…»
Нагляднее всего мистические корни современной церкви видны в самом ее сердце – в Ватикане, в центре площади Святого Петра, где возвышается огромный Египетский обелиск. Таинственный монолит, вырезанный из камня за тринадцать столетий до того, как Христос сделал свой первый вдох, никак не соотносится ни с площадью, ни с современным христианством. И все же он установлен именно там, в святая святых христианской церкви – каменный маяк, сигналящий в надежде, что его заметят; напоминание горстке мудрецов, которые еще не забыли, откуда все пошло. Церковь, родившаяся из чрева Мистерий древности, хранит свои таинства и символы.
«И превыше всего один».
Все алтари, всё облачение, все шпили церквей и соборов, все обложки Библии украшает главный символ христианства – жертвенный сын человеческий. В христианстве, как ни в одной другой вере, понимают преобразующую силу принесения жертвы. Даже сейчас, в ознаменование главной жертвы, на которую пошел Иисус, верующие имитируют слабое ее подобие – пост, обеты, приношения…
«Все эти воздаяния, разумеется, ничего не стоят… Без крови жертва не имеет смысла».
Силы тьмы давно привыкли к кровавым жертвам – и на крови окрепли настолько, что силам добра едва удается сдерживать их напор. Вскоре они поглотят Свет окончательно, и адепты тьмы восторжествуют над человечеством.
Глава 97
– Должен быть такой дом! Франклин-сквер, номер восемь, – настаивала Сато. – Посмотри еще раз!
Нола Кей села за стол и поправила телефонную гарнитуру.
– Мэм, я везде перепроверила. Нет такого адреса в округе Колумбия.
– Я сейчас на крыше дома один по Франклин-сквер, – возражала Сато. – Значит, должен быть и восьмой.
«Директор Сато на крыше?»
– Секундочку. – Нола запустила новый поиск, раздумывая, докладывать ли насчет истории с хакером, но, судя по всему, директора Службы безопасности сейчас интересовал исключительно дом номер восемь. И потом, Нола еще сама не до конца все выяснила.
«Куда, кстати, этот компьютерщик запропастился?»
– Вот, – глядя на экран, подала голос Нола. – Все понятно. «Дом номер один» – это название здания, а не адрес. Адрес у него – Кей-стрит, 1301.
Новость поставила директора Сато в тупик.
– Нола, у меня нет времени на разъяснения, но пирамида указывает адрес четко и недвусмысленно – Франклин-сквер, восемь.
Нола выпрямилась на стуле.
«Пирамида указывает адрес?»
– Надпись, – продолжала Сато, – гласит: «Тайна сокрыта внутри Ордена – восемь, Франклин-сквер».
У Нолы не укладывалось в голове.
– Орден – в смысле масонский или еще какого-нибудь братства?
– Видимо, да, – подтвердила Сато.
После минутного раздумья, Нола снова застучала пальцами по клавиатуре.
– Мэм, возможно, с годами нумерация домов менялась. Если пирамида и в самом деле старинная, не исключено, что во времена ее изготовления здания были пронумерованы по-другому. Я сейчас забила в поиск без номера восемь, просто «орден», «Франклин-сквер», «Вашингтон, округ Колумбия» – может, хоть так выясни… – Нола осеклась на полуслове, увидев результаты поиска.
– Что там у тебя? – раздался в наушниках требовательный голос Сато.
Нола изумленными глазами рассматривала первую ссылку – красочное изображение пирамиды Хеопса на сайте, посвященном одному из зданий на Франклин-сквер – весьма необычному зданию.
«Даже, пожалуй, самому необычному во всем городе».
Однако в изумление Нолу повергли вовсе не причудливые контуры сооружения, а цель, с которой его строили. Согласно описанию на сайте, необычное здание возводилось как мистическое святилище, спроектированное представителями… для представителей… древнего тайного ордена.
Глава 98
Роберт Лэнгдон пришел в себя. Голова разламывалась от боли.
«Где я?»
Его окружала темнота. Пещерный мрак и могильная тишина.
Профессор лежал на спине, руки по швам. Попытался пошевелить пальцами – к его великому облегчению, они двигались свободно, боли не чувствовалось.
«Что же произошло?»
Если не считать головную боль и кромешную тьму, можно решить, что все в порядке.
Почти все.
Лэнгдон осознал, что пол под ним удивительно гладкий – как стекло. И что еще более странно, он чувствует эту поверхность кожей… плечами, спиной, ягодицами, бедрами, икрами.
«Я что, голый?»
В замешательстве он провел ладонями по бокам.
«Ничего себе! Где вся одежда?»
Туман в голове постепенно рассеивался, вспыхивали отдельные страшные воспоминания: мертвый агент ЦРУ… татуированное чудовище… удар затылком об пол. Картинки замелькали быстрее. Лэнгдон вспомнил самую жуткую – связанная Кэтрин Соломон с кляпом во рту.
«Боже мой!»
Лэнгдон резко сел, и тут же врезался лбом в нависающую над макушкой низкую полку. От удара череп будто разорвало, и профессор чуть не потерял сознание. Превозмогая головокружение, он выставил руки вверх, ощупывая невидимое препятствие, и растерялся окончательно. Выходило, что он практически упирается лбом в потолок.
«Что еще за…»
Лэнгдон расставил руки, собираясь перевернуться, – и опять наткнулся на стены.
Тут до него наконец дошло: никакая это не комната.
«Я в ящике!»
Осознав, что заперт в темном, похожем на гроб сундуке, Лэнгдон принялся отчаянно стучать кулаком в крышку и звать на помощь. С каждой секундой страх давил все сильнее и сильнее, пока не сделался невыносимым.
