Предания нашей улицы - Нагиб Махфуз

Друзья обступили Касема. Они тяжело дышали, многие были в крови. Уцелевшие несли раненых, осматривали землю вокруг, ища тела убитых и потерявших сознание. Хам-руш, остановившись у трупа Савариса, воскликнул:

— Ты отомщен, Шаабан!

Касем подозвал его к себе и сказал:

— День победы близок, день, когда всех футувв постигнет такая же участь. Тогда мы станем господами на нашей улице, мы станем владельцами имения и исполним завет нашего деда.

Когда они вернулись на гору, женщины встретили их громкими радостными криками. До них уже дошла весть о победе. Касем направился в свою хижину, сопровождаемый Бадрийей, которая говорила ему:

— Ты весь в пыли и крови. Тебе нужно помыться.

Смыв с себя следы боя, Касем лег на постель. Все тело его болело. Бадрийя принесла ему поесть и ожидала, когда он сядет, чтобы поставить перед ним блюдо с едой. Но Касем впал в полузабытье, чувство отдохновения и радости смешалось в его душе с тревогой и печалью.

— Поешь, — уговаривала его Бадрийя.

Он глядел на нее затуманенными глазами из-под полузакрытых век и говорил:

— Скоро ты станешь свидетельницей нашей победы, Камар.

Он очнулся, заметив, что оговорился, и увидев, как изменилось лицо Бадрийи. Усевшись на постели, он смущенно и нежно сказал:

— Какая вкусная у тебя еда.

Но она нахмурила брови. Взяв кусок таамии, он ласково пригласил ее:

— Поешь вместе со мной. Бадрийя отвернулась и пробормотала:

— Она была старая и некрасивая.

Он согнулся от этих слов, словно от удара, и с глубоким упреком сказал:

— Никогда не поминай ее плохо. О таких, как она, вспоминают лишь с благодарностью.

Она живо обернулась к нему, хотела что-то возразить, но увидела на его лице такое горе, что не осмелилась произнести ни слова.

86

Побежденные возвратились с позором. Они старались держаться как можно дальше от ярких огней дома Савариса, где царило свадебное веселье. Мужчины разбрелись по своим домам. Но дурные вести распространяются, как пожар, и вскоре во многих жилищах заголосили женщины, а шум свадьбы затих, и веселье угасло, словно огонь, засыпанный землей. Весть о смерти Савариса передавалась из уст в уста. Вскоре стали известны и имена тех, кто погиб вместе с ним. Среди них были и рифаиты, и жители квартала Габаль, участвовавшие в свадебной процессии. А кто же тот преступник, который учинил побоище? Касем, овечий пастух! Касем, которому суждено было бы, если бы не Камар, всю жизнь оставаться бродягой.

Один мужчина сообщил, что он проследил за людьми Касема, когда они возвращались после драки, и узнал, что укрываются они на горе Мукаттам. Многие испугались: уж не засел ли Касем на горе с целью истребить всех обитателей улицы? Все, кто еще спал, пробудились ото сна и вышли из своих домов. Все возбужденно переговаривались между собой. Один из жителей квартала Габаль гневно кричал:

— Надо поубивать всех бродяг!

Но Гулта остановил его, сказав:

— Бродяги не виноваты. Из них тоже многие погибли вместе с их футуввой.

— Сжечь Мукаттам!

— Прикончить Касема и кинуть его труп на растерзание собакам!

— Клянусь всем святым, я напьюсь его кровушки! Проклятый трусливый бродяга!

— Он воображает, что гора спасет его от расплаты! — Могила его спасет!

— Раньше он получал миллим из моих рук и целовал землю у моих ног!

— Притворялся таким ласковым и любезным, а обернулся вероломным убийцей! На следующий день вся улица была в трауре. А еще через день все футуввы собрались в доме управляющего Рифата. Кипя гневом и злостью, он сказал им:

— Оказывается, мы и носа не смеем высунуть за пределы нашей улицы, так как это грозит нам смертью.

Главный футувва Лахита, который чувствовал себя виноватым, но не желал в этом признаться, попытался приуменьшить серьезность того, что случилось.

— Обыкновенная драка между футуввами и его соперниками из того же квартала.

— Из нашего квартала тоже один убит, а трое ранено, — не согласился с ним Гулта.

— И из нашего один убит, — вставил Хаджадж. Рифат с иронией обратился к Лахите:

— Это пощечина тебе, главный футувва! Лицо Лахиты налилось кровью.

— Овечий пастух! — процедил он сквозь зубы. — Клянусь Аллахом, со мной шутки плохи!

— Овечий пастух?! — воскликнул Рифат, не скрывая тревоги. — Когда-то он им был. А сейчас сделался очень опасен. Мы слишком легко относились к его бредням и из уважения к его супруге закрывали глаза на его выходки. Вот он и набрал силу! Он долго притворялся скромным и безобидным, а потом улучил момент и расправился с футуввой и его людьми. А сейчас он засел на горе и, конечно, обдумывает дальнейшие планы.

Присутствующие обменялись гневными взглядами, а управляющий продолжал:

— Он сеет смуту в душах жителей нашей улицы. Вот где главная беда, и мы не должны забывать об этом. Он соблазняет людей, обещая им имение. И хотя доходов от имения не хватает даже тем, кто ныне им владеет, этому никто не желает верить. Нищие и бродяги не верят этому, а их на улице большинство! Он обещает покончить с властью фу-тувв, и все трусы — а их не перечесть на нашей улице! — радуются этому. Наша улица — улица малодушных! Ее обитатели всегда на стороне победителя. Если мы будем бездействовать, мы погибли.

— Нет ничего легче, как покончить с этим сборищем трусливых крыс! — вскричал Лахита.

— Но они прочно укрепились на горе, — заметил Хаджадж.

— Мы установим наблюдение за горой и найдем подступы к их лагерю, — пообещал Гулта.

— Действуйте, — приказал управляющий Рифат, — и не забывайте, что я сказал: в бездействии наша погибель. Лахита еще пуще распалился.

— Помнишь, господин, — с жаром спросил он Рифата, — как я хотел расправиться с ним еще при жизни его жены, а ханум не позволила?!

Управляющий потупил взор, чтобы не видеть укоризненных взглядов, и извиняющимся тоном проговорил:

— Что пользы вспоминать об ошибках! И, помолчав немного, добавил:

— Ведь родственные отношения уважаются на нашей улице испокон века!

В это время снаружи послышался необычный шум, который не предвещал ничего хорошего. Собравшиеся насторожились, а управляющий позвал бавваба и спросил, в чем дело.

Говорят, — ответил бавваб, — что нынешний овчар присоединился к Касему и увел с собой всех овец.

Лахита вскочил с места, крича:

— Собака! Собачья улица! Ну, он у меня дождется!

— Из какого квартала этот овчар? — спросил управляющий.

— Из квартала бродяг. Его зовут Заклат, — пояснил бавваб.

87

— Добро пожаловать, Заклат! — приветствовал Касем овчара и крепко обнял его. А овчар, воодушевленный таким приемом, воскликнул:

— Я никогда не был против тебя, сердце мое всегда было с тобой, и, если бы не страх, я бы уже давно был здесь. Когда же я узнал, что Саварис, да проклянет его Аллах, убит, я поспешил к тебе вместе с овцами твоих врагов.

Касем взглянул на стадо овец на площадке между хижинами, где его окружили женщины. Там слышался веселый гомон. Засмеявшись, Касем сказал:

— Это не кража, а возмещение убытков, которые мы понесли на нашей улице!

На протяжении этого дня к Касему присоединилось огромное число жителей улицы. Это укрепило его решимость и упрочило надежды. Однако ранним утром следующего дня Касема разбудил сильный шум. Выглянув из хижины, он увидел бегущих к нему людей, на лицах которых была написана тревога. Подбежавший первым Садек сказал:

— Люди с улицы пришли отомстить нам. Они собрались внизу, у начала тропы.

А мусорщик Хурда пояснил:

— Я первым отправился на работу и заметил их, когда был уже в нескольких шагах от подножия горы. Я поспешил назад. Они пытались меня догнать и даже попали мне в спину камнем. Вернувшись, я позвал Садека и Xасана. Они собрали наших братьев и пошли к началу тропы. Увидев, что враги карабкаются вверх, они стали кидать в них камнями и заставили отступить.

Касем посмотрел в ту сторону, где начиналась тропа, и, увидев Xасана и с ним еще нескольких человек с камнями в руках, сказал:

— Мы вдесятером сможем удержать их.

— Подниматься на гору в этом месте — самоубийство! — заметил Хамруш. — Пусть попытаются, если хотят!

И мужчины и женщины вышли из своих жилищ и обступили Касема. Мужчины вооружились дубинками, женщины принесли корзины, доверху наполненные камнями, специально собранными на этот случай. Первый луч солнца осветил землю.

— Есть ли другая дорога в город? — спросил Касем.

— Есть еще тропа в двух часах ходьбы отсюда, к югу, доложил Садек.

— Запасов воды нам хватит самое большее на два дня, — сообщил Аграма.

Ропот беспокойства пробежал среди женщин, а Касем сказал:

— Они явились сюда, чтобы отомстить нам, а не для того, чтобы вести осаду. Если же они решатся на осаду, мы воспользуемся другим проходом.