Быть зверем - Юрий Стукалин

И в следующее мгновение пуля пробила мне грудь. Боли я не почувствовал, просто какая-то невидимая сила резко развернула меня и бросила лицом в бурую грязь. Я попытался вскочить на ноги, но снова упал. Двое мексиканцев бежали ко мне с автоматами наперевес, а Длинный собственной персоной появился из-за находившихся метрах в пятидесяти от меня развалин, поддерживаемый под руки двумя другими бандитами. Его рот растянулся в широкой, торжествующей улыбке.

Сил подняться или уползти у меня не было, все тело будто сковало цепями, и я мог только беспомощно лежать в ожидании приближавшихся боевиков Длинного. На Ника я не надеялся, слишком плох он был. Надежды вообще не было. Моя несдержанность, моя неосторожность… Нет, моя роковая глупость теперь станет причиной нашей гибели… Глупо… После стольких испытаний, преодолев столько преград и выйдя из стольких передряг, допустить такую глупую ошибку. Я чувствовал, как сознание покидает меня. Окружающий мир расплывался, превращаясь в разноцветные пятна… Хотелось закрыть глаза и уснуть… Я увидел ноги подошедших ко мне бандитов, обутые в высокие, шнурованные ботинки… На одной ноге шнурок развязался… Надо завязать, а то можно случайно наступить на него и упасть… Надо сказать ему… об этом… А это что такое? A-a… Это висит загипсованная нога Длинного… Значит, и он подошел ко мне… Он наклонился, приблизил ко мне свое лицо. Он смеется… А зачем человек с развязавшимся шнурком лег на землю и закрыл глаза?… Из его спины почему-то торчит стрела… Зачем? Ноги куда-то побежали, а Длинный упал рядом со мной… Он кричит, в его глазах смешались боль, ярость… и испуг… Какая-то женщина осторожно переворачивает меня на спину… Камила… Она плачет… Надо ей улыбнуться и сказать, что плакать не надо… Я знаю, что ранен… Понимаю, что брежу… Но оказывается, это так приятно… Диего… Я рад видеть тебя, друг мой, Диего… И Длинный тоже плачет… Почему ты плачешь, скотина, ты же добился своего… Ой! Руис… Зачем ты нас предал, Руис? Из-за этого мы с Ником теперь умрем… Извините, что я закрыл глаза… Сейчас… Я немного отдохну и снова открою их… Я очень устал, но я могу говорить с вами и с закрытыми глазами… Зачем же меня так трясти…

Я с трудом приоткрыл глаза и тут же почувствовал резкую боль в груди. Камила склонилась надо мной, вытирая мое лицо влажной тряпкой. Рядом горел костер, у которого суетились Руис и Диего, Ник жадно поглощал содержимое из какой-то консервной банки, а у ближайшего дерева сидел привязанный к стволу за шею Длинный. Заметив, что я пришел в себя, все отвлеклись от своих занятий, а Руис быстро подошел ко мне.

– Пей, – старик протянул мне кружку с бурой жидкостью. – Это кока.

– Кока-кола? – Ник заботливо склонился надо мной, вопросительно заглядывая в кружку.

– Нет, – старик сдержанно улыбнулся. – Отвар из листьев коки. Наркотик, чтобы твой друг не чувствовал боли во время операции. Другой анестезии у нас нет.

Я опустошил протянутую кружку в несколько больших глотков. Вкус оказался отвратительным, но ощущения, нахлынувшие на меня через некоторое время, мне понравились. Тело расслабилось, обмякло, и приятная лень накатилась на меня теплыми волнами. Боль стала затихать, а потом и вовсе исчезла, лишь изредка напоминая о себе, пронзая тело в районе груди раскаленными иглами. Я лежал с открытыми глазами, наблюдал за копошащимися надо мной людьми, лица, которых расплывались, причудливо изгибаясь и принимая с каждым разом все более и более странные обличия. Вот надо мной склонился ягуар с оборванным ухом, а вот подошел олень. Паук заполз на мою грудь, побегал вокруг раны, после чего начал лапками выковыривать из нее пулю. Страшно мне не было. Скорее забавно. Когда паук закончил свою работу и положил изъятую из раны пулю в стоящую рядом плошку, ягуар протянул мне лапу, и мы взмыли в воздух. Я расправил ярко-зеленые крылья, и мы легко воспарили над землей, обозревая округу. Вот на берегу лежит растерзанное тело, а рядом разбросаны какие-то вещи. Я завис над ним, но ягуар махнул мне лапой, показывая, что надо спешить, и мы полетели дальше, к видневшемуся за водой острову. Развалины индейских пирамид, возвышавшиеся на нем, сплошь были покрыты зеленой травой, то там, то здесь из каменной кладки пробивался густой кустарник, а в некоторых местах высились деревья, опутывающие своими корнями вырванные из древних построек камни… Внезапно налетевший вихрь закрутил меня, поглотил в себя, закрывая все вокруг пеленой мглы, а затем так же неожиданно выплюнул над островом… Город под нами кипел жизнью. Я опустился на крышу небольшого храма, сооруженного на вершине пирамиды, и стал наблюдать за происходящим. Сотни людей толпились внизу, а на площадке возле храма четверо индейцев держали за руки распластанного на жертвенном камне бородатого человека. Тот кричал и дергался, пытаясь вырваться, но краснокожие крепко прижимали бородача, перегибая его спину так, что обнаженная грудь несчастного выпячивалась высоко вверх. Молившийся в стороне жрец подошел к удерживаемому бородачу, вскинул над головой огромный обсидиановый нож и резко вонзил его в грудь бедняги. Я ужаснулся, когда он вырвал из рассеченной груди еще живое, трепещущее сердце. Едва жрец закончил, как его помощники схватили и потащили к жертвенному камню еще одного человека – молодого индейца с гордо вскинутой головой. Он не противился тянущим его помощникам. Я не заметил в его глазах страха, но застывшая в них глубокая печаль настолько поразила, что безумная жалость к нему охватила меня. Помощники бросили индейца спиной на камень и растянули в стороны, вцепившись в его руки и ноги. Я хотел защитить его, спасти от страшных людей, сгрудившихся вокруг него. Жрец сжал в руке окровавленный нож и направился к нему, чтобы продолжить свое черное дело… И я не выдержал… Я вспорхнул с крыши храма и устремился вниз, расправляя свои крылья, будто мог прикрыть ими гордого индейца… Маленькая птица с длинными, красивыми перьями на хвосте… и… О чудо! Жрец отпрянул, выронил нож и пал на колени, в страхе глядя на меня и бормоча какие-то молитвы… Молодой индеец поднялся с камня и протянул ко мне руку, благодаря за спасение… Но движение было слишком резким для маленькой птицы. Я инстинктивно зажмурился, а он коснулся моего крыла… Я тут же открыл глаза… старик-лакандон склонился надо мной, прощупывая своими пальцами пульс на моей руке:

– Ты долго спал, – сказал он уставшим голосом. – Пулю я вынул, но рана еще некоторое время будет беспокоить тебя.

Я лежал на мягком ложе в тени большой индейской хижины, по грудь накрытый тонким домотканым одеялом. Еще несколько хижин стояли поодаль. Около них бегала голопузая детвора, и женщины в белых рубахах и цветастых юбках пекли лепешки. Чуть в стороне стояла Камила, разговаривая с двумя вооруженными людьми в военной форме, а неподалеку под сенью деревьев сидели Диего и Ник, покуривая и о чем-то оживленно болтая. Дополнял картину армейский вертолет, около которого, понурив голову, под охраной сурового солдата находился Длинный.